Те, кто еще не спустился с крыльца, весело заржали. Как будто за спиной счастливый день.
— Учтем, — согласился Гюрг. — А все–таки? Оплакиваете утерю золотых жемчужин? Наловим. У вас будет единственное во Вселенной ожерелье тамерланского Нептуна.
У–у, как они привыкли быть единственными во Вселенной! Она царственно повела подбородком вправо и вверх — на голос, что за плечом.
— Здесь уже имеется одна ходячая коллекция драгоценностей, так что ваше обещание — не по адресу. Простите, мне надо переодеться.
— Постойте, Барб!
Шаги за спиной, треск и грохот — так ищут что–то в спешке — и снова шаги, и вот на голые плечи опускается что–то прохладное и шуршащее — кремовая форменная куртка стратегического разведчика.
— Благодарю вас, — как будто это нечто само собой разумеющееся. Она влезла в рукава, старательно подвернула обшлага — оставлять внакидку значило бы придать этому какой–то временный, случайный оттенок. А так — пусть полюбуются. И Сусанин, и Темрик, и его краса ненаглядная, шкатулка малахитовая. Можно представить, какие у них будут физиономии!
Воображение Варвару не обмануло — физиономии были соответствующие. И только за столом «альбатросов космоса» — хохот, элегантные шуточки, словно день как нельзя лучше удался.
— Да что они веселятся? — тихонечко шепнула Варвара Шэду. — С форафилами бессмыслица, янтарь я упустила…
— А это наша работа, лапушка, — отступать. Вы что думаете, мы громим, крушим, покоряем? Мы тыркаемся — и отступаем. Снова тыркаемся — и снова отступаем. Если отступили без потерь, — значит, день прошел удачно. Вот и веселимся.
— А насчет трамплина — это здоровая идея, — подал голос с левого угла стола Лех — единственный, у кого чуть заметно намечалось брюшко. — Только, естественно, не пружинный, а левитационный — получаешь импульс и мягко планируешь прямо за стол.
— Ну да, а если я в весе пера? — возразил Джанг. — Куда я приземлюсь, с вашего разрешения?
— А мы Петрушку зачислим в тренеры, он скоординирует.
— Кстати, кто видел Петрушку?
— Да, за обедом Ригведаса видели? — всполошились «альбатросы». Насчет обеда никто ничего определенного припомнить не мог, а вот сейчас младшего научного снова не было за столом.
— Не иначе, как он присоединился к своему Тогенбургу, — предположил Хай. — «Не украшенный надеждой, он оставил свет», если я не перевираю Жуковского.
— Шиллера, — тихонечко поправил Гюрг.
— Один черт, надо только припасов им подбросить. Сухарики где–нибудь остались?
— Еще в обед все уволокли, — недовольно отозвался со среднего стола Кирюша Оленицын. — Одни галеты на камбузе.
— Давай галеты. Командор, мы свободны?
— В двадцать один ноль–ноль просмотр дневных материалов, для желающих.
Варвара поднялась:
— А кто желает видеть сны?
— Тех проводят до дому.
— С вашего разрешения, мэм?
— Барб, кто из здешних мудрецов так точно и полно назвал вас… э–э–э… мохнатой коброй?
— Все!!!
Так, слово за слово, проводил до коттеджа. Без разрешения.
— А туча как стояла, так и стоит. Вероятно, ночью будет сильная гроза. Вы не боитесь, Барб?
Здесь–то мог бы назвать и Варварой…
— Под дождик лучше спится. Но, как ни странно, я здесь еще не наблюдала ни одного настоящего дождя. Туман бывает, и такой, что все пропитывается влагой, — но не больше.
— Ну, тогда — до завтрашнего утреннего тумана. Счастливых вам снов.
— Угу.
Она кивнула и потянула на себя дверь. Из–за крыльца, как сторожевая собака, поднялся Полупегас– правый. Юркнул следом. Варвара не удержалась, затаила дыхание и прислушалась — что там, на крыльце? Может, не ушел, ждет?..
Упругие шаги мерно и скоро удалялись. «И — на Матадор!» — фыркнула ему вслед Варвара. Она провела кончиками пальцев по нежно поскрипывающей куртке, засмеялась, скинула ее с плеч и бросила Полупегасу:
— Не разучился еще шкурки по каркасу подгонять? Вот тебе аналогичная задача: найдешь голубую курточку — застежка на биоприсосках, я в ней прилетела — помнишь? Так вот, эту ушьешь точно по той. Цель ясна?
Полупегас принял одежку сразу шестью щупальцами, с молниеносной быстротой завертел, разглядывая и примериваясь — ну совсем как паук муху. Соскучившись за несколько недель вынужденной немоты, он теперь был рад любому поводу поговорить, и когда его ни о чем не спрашивали, просто бормотал себе под нос.
— Та–а–к… брюшко заужено… хвостик поперек спинки на двух чешуйках… передние лапки вшивные…
— К утру сделаешь? — с надеждой спросила девушка.
— Пара пустяков… К утру. Послезавтра.
— Я тебе покажу — послезавтра! Отключу речевую приставку и… — она с трудом удержалась от навязчивой поговорки.
Не хватало еще объясняться с Полупегасом — он–то наверняка привяжется, начнет требовать объяснений, что да как.
— Р–размонтирую! — грозно пообещала она.
— Так голубая куртка запакована… — жалобно проблеял робот.
— Р–распакуешь!
Она была полна каким–то упоительным всемогуществом, какой–то сказочной уверенностью в себе, какой–то новорожденной легкостью… Гюрг ушел — ничего, вернется; Водяной объявил войну не на шутку — ничего, обломаем рога; потеряла жемчужинки — не беда, подарят целое ожерелье; вот будет лихо вышвырнуть его в воду на глазах красы ненаглядной…
Неужели все это сделала одна легкая курточка — символ присоединения к Голубому отряду?
Она повернулась на пятках и увидела зеркало, прислоненное к стенке.
— Кто принес?
— Нея.
После разделения каждый из Полупегасов стал называть свою бывшую половину одним и тем же «Не я». Очень быстро это слилось в одно условное обозначение и стало как бы единым словом.
— Нею… то есть Нетебе было ведено все в таксидермичке демонтировать и запаковать, а не мебель перетаскивать! Тем более чужую.
— Нея сказал — твое.
— Что–то ты стал разговаривать, как папуас из записок Миклухи–Маклая.
— Могу помолчать…
Правая половинка эмоциональная, а на поверхности — самые примитивные эмоции. Из них обида — простейшая. Так сказать, троглодит эмоционального мира.
В полумраке прихожей она придирчиво оглядела свое отражение. Загорела сверх меры, голубушка, кожа да кости, вон скулы как торчат, и нос — не нос, один хрящик вздернутый. Губы, правда, что тутошняя малина — зело витаминная пища на Степухе! А в целом — ничего. Она показала себе язык, тихонечко пропела: «Калмычка ты, татарка ты, монголка, о как блестит твоя прямая челка!»
— Это еще кто? — спросил Полупегас, в последнее время ставший весьма чувствительным к поэзии.
— Кто–то из древних на букву Кы. Должно быть, Катулл. В дверь тихонечко постучались. Варвара беззвучно ахнула, догадываясь, кто это переминается с ноги на ногу, поскрипывая душистыми досочками
