соваться.
Так вот, меня мама отвела к тетеньке-психологу, потому что я все время болтаю и не могу остановиться. Мама говорит, у меня язык без костей, меня то и дело заносит, и у нее от меня голова пухнет. Вот она и отвела меня к психологу. Наверно, подумала: «Пусть выболтается, дома будет меньше чесать языком». Только не рассчитала. К психологу я сходил всего два раза, зато дома меня еще больше тянуло поговорить, потому что, как говорит дедушка: «Мальчонке как что-нибудь засядет в голову, так уж пиши пропало».
До чего же классно было ходить к нашей «сите» Эспе! Захожу я в кабинет и спрашиваю прямо-таки ужасно вежливо:
— Что мне надо делать, «сита» Эспе?
Она, конечно, в сотый раз сказала, что никакая она не «сита» и никакая не Эспе, только это все без толку, потому что если уж я мысленно к чему-нибудь привык, то потом ничего с этим не поделаешь, хоть ты тресни. Это как с Придурком. Мне уже пол-Испании капает на мозги: «Не зови братика Придурком». Но я же не обзываюсь! Просто я и забыл давно, как его зовут на самом деле.
Так вот, «сита» Эспе сказала, чтобы я ей рассказал про все свои проблемы. А я спросил:
— С того самого дня, как я родился?
Это я так спросил, потому что люблю, чтобы с самого начала все было ясно. Ну и чтобы поприкалываться, честно говоря. Только «сите» Эспе было все равно. Ей все было интересно. Она сказала, чтобы я не торопился и рассказывал, сколько хочу, а она меня будет внимательно слушать. Я подумал: «Круто!» Перед тем как поведать всю историю моей жизни, я спросил:
— Можно я закурю?
Она на меня так уставилась, как будто увидела довольно-таки ужасного монстра, а потом взяла и сказала, что дети не курят. Умная нашлась. Пришлось ей объяснять, что это у меня такие шуточки, а то бы она так и сидела с открытым ртом. Мне стало ужасно жалко бедненькую «ситу» Эспе. Купилась на такую дурацкую шутку, на которую в жизни еще никто не покупался. Даже никто не смеется никогда. Эту шутку уже сто раз слышали и моя мама, и «сита» Асунсьон. Мне так жалко стало «ситу» Эспе, что я тут же начал рассказывать ей историю своей жизни.
Сначала я рассказал, как мои мама с папой взяли кредит, купили грузовик и назвали его Манолито в честь мальчика, который никак не хотел выходить из лимба, где живут мертвецы. Это такое место, там плавают все дети, которые еще не родились на свет и ждут своей очереди. Мне Джиад рассказывал. Он говорит, что еще помнит, как сам плавал в лимбе с мертвецами. Плаваешь себе, плаваешь, и все тебе по фигу, а потом — раз! — хватает тебя здоровенная такая ручища: «Теперь ты!» Это потому что в лимбе еще ни у кого нет имени. «Твоя очередь!»
А оттуда ты астральным способом попадаешь в роддом, и там врач со всей силы ка-ак даст тебе по попе! За что? Просто потому что ты родился. И с этой роковой минуты начинается твоя жизнь в Карабанчеле или в Голливуде, это уж куда тебя забросит здоровенная ручища. Меня вот, например, занесло в Карабанчель. Правда, ты не очень-то верь. Этот задавала Джиад вечно несет какую-нибудь фигню, мозги всем пудрит. В общем, я тебя предупредил, а ты думай, что хочешь.
Так вот, короче говоря, тут я взял и родился. Дальше я рассказал, как моей маме сделали ужасную и опасную операцию, а то я никак не мог пролезть наружу. Вроде, голова у меня была великовата. Мама очень любит про это рассказывать: ее хлебом не корми, только бы выставить меня дураком.
Потом я рассказал, как за три месяца прославился на весь подъезд, потому что все время ревел и никому не давал спать, а однажды так расхохотался, что потерял сознание. А еще я рассказал, что моя мама говорит: «Этот ребенок (то есть я) с самого рождения рта не закрывает».
В общем, я рассказал все, что знал про свою жизнь лет до трех или четырех. И тут «сита» Эспе с таким лицом, как будто сама еще плавает в лимбе с мертвецами, сказала, что я могу идти домой. А я ей:
— Почему, «сита» Эспе, я что, плохо рассказываю? Может, надо поподробнее?
— Ты все замечательно рассказываешь, — сказала «сита» Эспе, — просто прошло уже полтора часа.
Полтора часа? Надо же, я и не заметил. Кажется, это были самые счастливые полтора часа в моей жизни. «Сита» Эспе сказала мне «до свидания» и зевнула. Мама бы сказала: «Это или от голода, или со сна, или с недосыпа». Наверное, от голода.
Я вышел страшно довольный, что так классно все рассказал. Прямо как в кино, когда действие начинается еще до рождения главного героя. Я рассказал даже про то, как мои папа с мамой закрыли лоджию алюминиевой стенкой, чтобы мы с дедом там спали. Мамины подруги всегда друг другу рассказывают про то, как кто-нибудь стеклил лоджию или циклевал паркет. «Сита» Эспе сказала мне прийти через неделю.
Всю неделю я записывал все, что смог вспомнить про то, что со мной происходило с трех лет до восьми. Я спрашивал у мамы, у папы, у дедушки, у тети Луисы и у всех, кому повезло знать меня с самого рождения. За два дня я исписал тетрадку, и мама купила мне другую, в линейку, потому что я сказал, что она мне нужна для занятий у «ситы» Эспе.
В следующий раз я принес к «сите» Эспе три тетрадки в линейку про всю мою жизнь со всей ее проблематикой. К каждой тетрадке я придумал заглавие. В первой говорилось про то, как я жил с трех до пяти лет, и ее я озаглавил:
«Моя жизнь без Придурка».
В этой тетрадке речь шла о том, как хорошо было жить на свете, пока Придурку не приспичило заявиться сюда из лимба. Люди тогда были добрые и вежливые, то и дело говорили «спасибо» и «пожалуйста», террористы не захватывали самолеты, на мотоциклах стояли глушители, в Африке никто не голодал, а у нас в туалете еще не протек потолок, из-за которого мама так переживает. Когда мы с Придурком начинаем хлюпать носом, дедушка говорит:
— А потолок в туалете течет, потому что сосед сверху писает мимо толчка.
Это он так говорит, потому что знает, что, как бы мы ни ревели, мы сразу же плюхнемся на пол и начнем дрыгать ногами от смеха. А мама всегда ужасно злится и говорит деду:
— Мало они сами говорят всяких гадостей, так и ты туда же!
Честное слово, пока не было Придурка, я вообще почти что никаких гадостей не говорил. Только попробуй удержись, когда твой братец ржет, как ненормальный, стоит сказать какую-нибудь гадость. Ясное дело, после этого так и будешь говорить одни гадости. Вдруг он когда-нибудь возьмет и лопнет со смеху.
Не помню, прочитал я «сите» Эспе про потолок в туалете или нет, потому что на втором занятии мы успели дочитать только первую тетрадку. Пока я читал, мне показалось, что «сита» Эспе клюет носом, как дедушка после обеда. Это он так делает, потому что у него простатит. Я спросил «ситу» Эспе, почему она клюет носом: из-за простатита, или нет? Она сказала, что носом не клевала (на самом деле еще как клевала!) и что простатита у нее никакого нет, потому что женщины простатитом не болеют. А еще сказала, что уже прошел час и больше мне к ней приходить не надо.
«Сита» Эспе не нашла у меня никакой травмы. По-моему, это она чего-то недосмотрела. Маме она сказала, что мне просто надо выговориться, очень-очень надо, прямо-таки до ужаса, но это вовсе никакая не болезнь, а просто тяжесть, вроде тяжести в желудке. Тоже мне диагноз! Такой диагноз и я кому хочешь поставлю, это же раз плюнуть.
А еще «сита» Эспе сказала моей маме, что надо, чтобы меня иногда хотя бы немножко слушали дома. А мама ей:
— Да куда ж больше?!
На переменке Джиад мне сказал, что «сите» Эспе просто неохота было два раза в неделю терпеть такого зануду, как я. Конечно, он нос задирает: его-то она не выгнала. Выгнали только меня. Меня одного.
