подойти, принимая нас за карателей.
Возможности возвращения на базу Ермаковича больше не было. Я построил людей и объявил во всеуслышание приказ командирам: живыми отставших в пути не оставлять и за исключением особых случаев не снижать темпа движения. После этого радисту предложили взять свою рацию, и больше он уже не Отставал от нас ни на шаг, хотя через сутки на него был повешен еще и комплект питания для рации. Рваные клочья дождевых облаков закрыли солнце, спустились в темно-синюю глыбу, заслонившую полнеба, и снова ринулись на нас проливным дождем. Подсохшая одежда за день быстро вымокла до нитки. С кустарников и с ветвей деревьев сливалась к нам за шиворот вода. Луг метров на двести перед руслом был сплошь залит водой разлившейся реки Березины.
У самого русла выступали небольшие крутые берега, до которых можно было добраться только в лодках, но их у нас не было, а воды мы уже не боялись, она хлюпала в наших сапогах, стекала с одежды.
Стоя до колен в воде, я тщательно всматривался в разлив. Течение здесь было небольшое. Кое-где из воды выступали кустарники лозы, местами маячили вершины сухого прошлогоднего чапыжника и бурьяна. На залитом лугу могли быть рытвины и озера. Сколько раз я в своей жизни бродил вдоль берегов рек на охоте? Казалось, я представил себе профиль преградившей путь к реке низины. Молча повел людей разливом.
Какой-то причудливой кривой я двигался вперед. Вот мы уже отошли сотню метров, самая большая глубина была повыше поясницы.
По выступающим кустам и крутящимся струйкам течения мне удавалось распознать, где рытвина, а где возвышенность. Так мы благополучно вброд достигли берега реки.
Березину мы форсировали ночью. Дрожа от пронизывавшего насквозь холода, поодиночке переправлялись на другой берег реки, надув и связав несколько пар водных лыж, которые перетаскивали при помощи строп, перекинутых с одного берега на другой.
Противоположный берег представлял неоглядное море жидкой грязи, и мы побрели по нему, время от времени останавливались и отдыхали стоя, опираясь друг на дружку. Бойцы валились с ног от усталости, а сухой берег точно отодвигался от нас. Около 11 часов дня устроили привал в мокром березняке. Тут можно было сидеть, предварительно сложив нечто вроде поленницы из сухих палок, и товарищи, кое-как пристроившись на таких сиденьях, чтобы не лежать в болоте, начали засыпать.
Где-то недалеко с правой стороны слышалось пение петухов, раздавался изредка лай собак. Но какой там был населенный пункт, я не мог определить. Надо было произвести разведку и уточнить наше местонахождение. Однако послать было некого. Люди спали мертвым сном, и поднять их не было никакой возможности. Единственным человеком, способным еще передвигаться по этому морю грязи, был я сам. Потому ли, что на мне было меньше груза, чем на других бойцах отряда, или больше ответственности за людей, но мои силы казались буквально неистощимыми. Я не мог взять с собой даже сопровождающего и около трех часов потратил на то, чтобы определить название населенного пункта.
Оказалось, что мы расположились на отдых рядом с селением Волоки. Там стоял большой гарнизон полиции. Я же поставил перед собой задачу пройти без боя, не ввязываясь ни в какую перестрелку, особенно здесь, в начале нашего перехода. Пришлось поднять товарищей и повести их снова болотом, в обход этого селения.
Часа за три до заката солнца вышли на сухой берег. Перед нами открылись поля, а за ними большая деревня со странным названием Божий Дар. Для нас это название прозвучало многообещающе. Вечером хлопцы использовали до секунды предоставленные им сорок пять минут на то, чтобы поужинать в деревне. Накормили и радистов, оставшихся на это время в лесу вместе со мной.
В сумерки двинулись дальше. После страшно тяжелого трехсуточного перехода и трехчасового отдыха люди наелись так, что итти дальше не могли совершенно. За ночь мы сделали не более пяти километров.
Пришлось остановиться на большой многочасовый привал. Зато в следующую ночь мы прошли около сорока километров.
На этот раз нам попалась гать, совпадавшая с направлением нашего пути.
Мы шли загаченными болотами. Окрестные кусты звенели соловьиными трелями, но к красотам природы, обычно так волновавшим меня, я оставался равнодушным. Впереди лежал еще трудный пятисоткилометровый путь.
Перед рассветом на водных лыжах перебрались через небольшую, но глубокую речонку Цну. Дальше пошла сухая холмистая местность, покрытая перелесками. В этих местах можно было использовать для перехода часть дневного времени.
В следующие трое суток мы добрались до старой государственной границы. Это были районы, во всех отношениях удобные для базирования партизан. Жители пограничных деревень не привыкли бродить по лесам, мало их знали, главное — умели держать язык за зубами.
В густом нехоженом бору, около небольшого ручейка, мы увидели пустой шалаш. Оставленная одежда, два красноармейских котелка, хлеб, картошка указывали на то, что люди были здесь совсем недавно. Они, видимо, разбежались, когда услышали в лесу людей. Нам было крайне необходимо разведать обстановку в этих районах. Расположившись в стороне с отрядом, мы выставили на «беглецов» засаду.
С наступлением темноты мои хлопцы задержали воентехника Сивуху, который приволок еще двоих обитателей брошенного «жилища». Три человека проживали здесь с одним пистолетом, но ребята оказались неплохие, и мы решили их прихватить с собой.
До пунктов, намеченных для встречи со Щербиной, оставалось около сорока километров. Всех людей туда тащить было незачем. К тому же представлялось целесообразным израсходовать часть наших грузов на линии железной дороги Молодечно — Минск, которая проходила километров за тридцать впереди нас у местечка Радошковичи, и на шоссе Плешенница — Лагойск, которое осталось позади на расстоянии одного суточного перехода.
Выделив две пятерки на линию железной дороги и одну на шоссе для подрыва моста через болотистую реку Двиносса, я сам прихватил две пятерки и двинулся к месту установленной встречи со Щербиной.
В прилегающих деревнях уже знали о начавшихся крушениях вражеских поездов под Вилейкой. Это была работа наших подрывников, посланных со Щербиной. Но сам он базировался между Полоцком и Крулевщизной. Найдут ли его посланные туда люди? А от встречи с ним зависела дальнейшая работа в этом районе и продолжение начатого перехода с северо-востока Белоруссии на юго-запад.
5. В Западной Белоруссии
Была светлая, почти белая ночь, когда мы перешли старую границу. Вокруг чернели хаты поселков. Хотелось побывать в них, присмотреться, как живет здесь народ, но на всем лежала одна, хорошо знакомая нам печать фашистской оккупации.
Около 12 часов ночи мы обходили небольшое местечко Хотеничи. Мы не знали, есть ли в нем гитлеровцы. В стороне, на отшибе, стояло несколько хат. Оттуда доносились мужские голоса какой-то пьяной группы. Несколько человек развязно болтали с женщинами. «Полицейские», — промелькнуло у меня в голове.
Я остановил хлопцев неподалеку от дорожки, идущей к местечку. Часть полицейских направилась мимо нас.
— Стой! Кто идет?
Полицаи растерялись. Один из них крикнул: «Приготовиться, партизаны!» и кляцнул затвором винтовки, другие бросились бежать.
— Огонь! — скомандовал я.
Наши автоматы застрочили короткими очередями.
Оставив троих убитых и одного тяжело раненного, полицаи разбежались. Мы подобрали на месте одну новенькую винтовку. Она нам была очень кстати. Ранее, по пути, мы присоединили к себе трех
