Кляра «Вам говорят». (Извините за подробности, но красоту слога, которую я от себя как от литератора требую с утра до ночи, требует также к священной жертве и Аполлон. По-моему, красиво завернул. Почти как заворот кишок. А это уже эстрадное прошлое из меня выплеснулось. Куда от него денешься? Так что я репризу насчет заворота кишок оставляю. Вдруг прочтет какая-нибудь моя зрительница из какого-нибудь Канска времен шестидесятых и всплакнет. Вспомнив, как ее трахали по очереди басист, барабанщик и пианист. А иногда и без очереди. Хотела-то она только басиста. Но Канск – что с него возьмешь? Номера в гостинице были только на четверых – так что куда денешься? А четвертым в номере был я, но меня не было. А был я… Подробности опускаем.)
– Это я, Соломон Маркович. Я, Михаил Федорович. Мультик. У меня к вам дело.
Соломон Маркович встал с мостовой, на всякий случай дал еще одну очередь из баяна и спросил:
– Что вы не спите, Михаил Федорович?
– Ночь дана для любовных утех, ночью спать – непростительный грех…
Соломон Маркович растянул баян, но по нетрезвому состоянию души не перевел его с музыки пуль (красиво) на музыку музыки (а это уже изыск). Пролетела пуля – и ага. Арбатский заебеныш как-то очень не вовремя вывернулся из-за «Парикмахерской» на углу Остоженки и Савельевского. Пулей его вышибло обратно на Остоженку. И что с ним было в дальнейшем, я не знаю. И знать не хочу. Потому что Соломон Маркович перестроил баян на музыкальный лад, что баяну было более привычно, и дальше мы пели уже втроем – я, Соломон Маркович и проснувшийся токарь-универсал Семен Петрович Кузичев:
– Ночью звезды горят, ночью ласки дарят, ночью все о любви говорят.
Дальше токарь скрылся в окне и оттуда послышалось:
– Карма чресел моих, распахни врата Шивы, впусти в Замок Кали Одинокого Путника, стисни его Берегами Ущелья своего и ороси Раскаленный Факел Водами Реки своей… Да не ноги раздвигай, дура. «А» скажи…
Соломон Маркович деловито спросил:
– Насколько я понимаю, Михаил Федорович, вы нуждаетесь в даме?
– Ну, не обязательно в даме. Лишь бы женского пола.
– Вам поговорить или как?
И тут я задумался. Действительно, что мне: поговорить или как?.. С одной стороны, «как», а с другой – как «как» без поговорить? Кто вы, мол, такая. Какими судьбами в нашем районе (городе, стране… бывает разное: мой приятель милицейский лейтенант Габриашвили бежавший от антикоррупционного террора Саакашвили как-то поутру по портвешку у Папы юры после второго стакана сегодня брали салон по кружевным интересам так одна кружевница была черного цвета с пером в голове и в кимоно с биатлонистом Уле Бьорндаленом в качестве татуировки под кимоно но отстреливался сука).
Так что без предварительного разговора у меня может и не возникнуть «как». Кому ж понравится, когда ты снимаешь кимоно, а тебе по уже готовым яйцам пять выстрелов из положения «стоя». И у тебя уже все что есть в положении «лежа». (Хорошая реприза.)
– Поговорить, а потом «как». В смысле, как получится.
– Скольки штук?
– Одну.
– И поговорить, и «как» – одну?! Два в одном? Это решительно невозможно. Женщина не шампунь. Берите двоих. Пока вы Люси «как», Софи вам будет рассказывать о войне между гвельфами и гибеллинами, о засекреченных интимных протоколах пакта Молотова – Риббентропа и о решении теоремы Ферма методом двоичной каббалы доктора Либенштейна.
– Это какой же Либенштейн?.. Знавал я одного Либенштейна в кожном диспансере, он мне хлористый кальций колол по части экземы, только он был Либензон.
– Так это он, Михаил Федорович, и есть. Вообще-то он математик, окончивший ешибот в Иерусалиме и эмигрировавший в россию.
– Как это может быть?
– Принципы… Одинарная каббала в Израиле – еще туда-сюда, а вот двоичная считается трефной. Так что в России он политический беженец. По религиозным соображениям.
– А при чем кожный диспансер?
– Как «при чем»? Какому агенту Моссада придет в голову искать политического беженца по религиозным соображениям в кожном диспансере?
– Действительно, – согласился я, потрясенный способами маскировки еврейских политических беженцев по религиозным соображениям.
– А двоичная каббала, – продолжал Соломон Маркович, – это его теневой бизнес. Все – черным налом. Решение теоремы Ферма, определение неопределенностей Фуко, схождение расходимости параллельных эллипсов в лентах Мебиуса второго порядка.
– А войну между гвельфами и гибеллинами вам кто поставляет?
– Один специалист по Данте. Очень талантливый пожилой человек, но дорогой. Ему приходится академическую надбавку платить.
– А интимные подробности пакта Молотова-Риббентропа кто поставляет?
– Правнук интимной подробности.
– Как это может быть???
– Пока не знаю, Михаил Федорович, но вот скоро уйдет в запас один генерал из Первого Управления, тогда милости просим к нам. Заодно и потанцуете. У меня же, – тонко улыбнулся он, – школа бальных танцев Соломона Кляра «Вам говорят». Если вы не забыли.
И, ожидая ответа, Соломон Маркович растянул меха баяна. Окрестности вздрогнули от «Едет миленький сам на троечке…»
– Так, и сколько мне все это будет стоить? – спросил я, заинтригованный возможностью узнать методы решения теоремы Ферма методом двоичной каббалы, перипетии войны между гвельфами и гиббелинами и сексуальной подоплекой раздела Польши и присоединения Прибалтики к СССР при параллельном решении моего полового вопроса. Чем-то мне это все напоминало изучение иностранных языков во сне.
– Восемьсот пятьдесят долларов за двоих. Акция – две по цене одной. А так – тысяча шестьсот.
– Что-то, Соломон Маркович, дороговато.
– А на какие шиши, позвольте вас спросить, Михаил Федорович, содержать российскую науку?
– Нету у меня таких денег на российскую науку, Соломон Маркович…
– Ну что ж тут поделаешь, Михаил Федорович, берите тогда Люси для «как». Триста долларов за час.
– Это что ж у вас за цены такие, Соломон Маркович? Всюду стольник.
– Эксклюзивный товар, Михаил Федорович. Девственница в третьем поколении. Имеет медаль «Девственница-героиня». Сертификат качества вот. Шесть подписей… В том числе и Виктора Ефимовича из пятнадцатого дома.
– Это какого Виктора Ефимовича? Который пять лет назад восьмерик огреб за педофилию?
– Он самый. В этом деле авторитетнее его специалиста нет. Его на Люси и повязали.
– Так как же он подписал, если ему еще три года сидеть?
– Так он, Михаил Федорович, за хорошее поведение по УДО вышел.
– А остальные пять кто?
– Очень достойные люди. Все – за хорошее поведение.
Я задумался. Действительно, когда еще… А Соломон Маркович опять затянул:
– Я на горку шла, тяжело несла, уморилась, уморилась, уморилася…
Да, вы, наверное, забыли, что наши переговоры с Соломоном Марковичем носили двухуровневый характер. Он – с мостовой Савельевского переулка, а я – из окна на пять этажей выше. Поэтому я бы даже с большой натяжкой не смог назвать их конфиденциальными. Учитывая современные реалии, гласность полностью овладела Савельевским переулком и частью Остоженки. На звуки свежего голоса из окна напротив высунулось неустановленное лицо ментовского майора Сергея Михайловича Шепелева. Оторвался от русифицированной версии «Камасутры» токарь-универсал Семен Петрович Кузичев. Выполз из-за «Парикмахерской» недострелянный арбатский загноиш. Сделали паузу в своих бесконечных абстинентных
