(Иез. XVIII:6), о легком 'допущении идолов в сердце' (XIV:3-4, 7); после же плена народ в его целом является мучеником за веру. Если искать осуществления Иезекиилева видения в душах и сердцах послепленного Израиля, то нельзя не поражаться теми размерами и степенью, с какими, и заметным для нас образом, и при нашей скудости сведений об этом периоде свящ. истории, осуществилось пророчество, — равно как нельзя не видеть, насколько ярко, конкретно и близко к действительности выражено предсказание пророка. Бог для послепленного Израиля действительно стал тем, чего хотел пророк в своем видении, — резко отделенным от внешнего мира, природы (мировых сил) высокою и толстою стеною, бесконечно поднятым над миром в недоступную область, вместе с тем и несмотря на эту, по-видимому, столь отчуждающую его от человечества, отделенность от мира (дворы храма, сложные ворота в нею). Он и Его храм, культ стали настоящим средоточием народной жизни, народного ума и чувства, а все это прямо животворно подействовало на все области народной жизни, не исключая и чисто телесной, материальной. Нельзя отрицать и того, что все это стало отселе прочным и неуничтожимым душевным достоянием Израиля и доныне обусловливает историческое бессмертие этого народа, охраняя его национальную жизнь от всех превратностей судьбы и являясь в нем залогом того спасения всего его в целом, которое обещал ему Ап. Павел. Пророк Иезекииль более националист, чем другие пророки, особенно Исаия: его не занимает, как Исаию, духовная судьба язычников, которых он рассматривал только со стороны их отрицательного отношения к Израилю. Поэтому естественно и в его последнем видении искать речи только о Израиле в тесном смысле, а не о 'яже от язык церкви'. — Скажут, что если и можно усматривать в последних Главах пророка Иезекииля подобную или другую какую-нибудь одну идею, то она совершенно теряется и затемняется бесчисленными частностями и подробностями, крайнею сложностью видения. Но нужно внимательно и с правильным пониманием всех этих частностей и места их в системе видения прочесть эти главы пророка, чтобы убедиться, как в каждом карнизе этого загадочного храма и в каждой ритуальной особенности его культа светится одна идея: чем будет Бог для будущего Израиля и как неизменно-твердо и ново будет отношение к нему народа. Трудно было для столь отвлеченной идеи дать столь соразмерное ей и в тоже время столь осязаемое воплощение. Бог для человека живее всего, ближе всего и понятнее ощущается в храме и культе, обращаясь без них в слишком неуловимую для среднего человека, для массы, величину.
'В двадцать пятом году' = 573 г. Р. Х. Не считая добавления ХXIX:17-21, это последнее откровение пророку. — 'В начале года', т. е. в месяце нисане, как понимали и LXX, заменяя выражение: 'первого месяца'; см. объяснение I:4, а не в мес. тисри, как думают новейшие, на этом месте, равно как на Лев. XXV:9; XXIII:4; Чис. XXIX:1 основывая мнение о существовании у евреев, кроме церковного года, начинавшегося с нисана — марта, гражданского, начинавшегося с тисри — сентября, причем этот год считают древнейшим, а церковный — введенным под вавилонским влиянием. — 'В десятый день'. Знаменательный день, так как в этот день выбирался пасхальный агнец; в этот день евреи перешли через Иордан. 'В четырнадцатом году по разрушении Иерусалима', дата, имеющая ввиду содержание видения. — 'В тот самый день' — может быть, указание на знаменательность дня. 'Была на мне рука Господня' см. объяснение I:3. — 'И он повел меня туда' — в Иерусалим, как в VIII:3; ср. XXXVII:1.
'Землю Израилеву'. Так названа Иудея из-за имеющего быть тогда объединения Ефрема и Иуды. — 'На весьма высокой горе'. Так еще Ис. II:2; Мих. IV:1; Иез. XVII:22 называли Сион не за его естественную высоту, а за будущее значение на земле; здесь, как и у дальнейших пророков (Дан II:35; Зах. XIV:10: ср. Откр XXI:10), еще более выдвигается это мистическое значение Сиона, так что под ним едва уже разумеется гора; отсюда отсутствие имени его здесь, где оно необходимее, чем в параллельных пророчествах. — 'С южной стороны' букв. 'к югу', т. е. к ю. для пророка, пришедшего из северного Вавилона (ср. XX:46): храм, о котором, как сейчас увидим, здесь речь, по крайней мере, (храм Иезекиилев, идеальный, занимал не юг лишь горы, а всю ее (XLIII:12). LXX читали вместо негев, юг, гевед, прямо, может быть в виду того, что пророк первоначально оказывается у восточных, ворот (ст. 6). Возможно, что юг взят просто как символическая страна света и тепла (см. объяснение I:4: 'от севера'). — 'Как бы городские здания'. Как видно из ст. 3, так выглядели здания храма с его широкой двойной стеной, шестью воротами и многочисленными сооружениями. Самый город (идеальный, как и храм) был от храмовой горы в расстоянии более верст: XLV:1 и cл. XLVIII:8 и cл.
'Муж'. На основании XLIV:2, 5, где как будто этот же 'муж' называется Господом (Иеговою), и так как он обращается к пророку, как везде в его книге Бог: 'сын человеческий', некоторые думают, что это был 'Ангел завета', Сын Божий, который в качестве архитектора и показывает пророку славу своего будущего сооружения. Но возможно, что здесь разумеется простой Ангел как в IX:2; ср. XLIII:6. И сияет он только как херувимы, а не как Господь: 'Которого вид как бы вид блестящей меди' — в знак духовной крепости, воинственности, соединенной с блеском; см. объяснение I:7; сияние не такое блестящее, как I:27. 'Блестящей' нет в евр. и добавлено в рус. по LXX: 'яко видние меди блещащияся', ??????????; думают, что LXX читали здесь в своем подлиннике; калалI:7. — 'Льняная вервь' — для больших измерений, как, напр., в XLVII:3 (впрочем XLII:16 и д.). LXX свободно: 'вервь зиждущих' (ватерпас?); Зах. II:5; Откр XXI:15. — 'И стоял он у ворот', может быть, северных, потому что пророк видит с южной стороны здания храма (ст. 3) и приведен был к храму с севера, из Халдеи; но без ближайшего определения могли быть названы скорее всего восточные ворота, как главный: тогда в ст. 6 ангел подходит к ним только ближе.
Приглашение к вниманию, такое торжественнее, троекратное, вниманию не только внешнему (слух — уже более внутреннее), но и глубокому, душевному ('и прилагай сердце твое') свидетельствует как о необыкновенной важности имеющего последовать откровения, так и о мистическом
