обо мне. Если бы я слышал рассказы о других людях, о чем-то интересном, тогда, может быть, тут другое дело…
— Ну, а продать ее ради денег?
— Деньги, сэр? — садовник покачал головой. — Да нет, мне достает королевского жалованья.
Он снял с ремня садовый нож и отхватил с куста кривой побег.
— Ну хорошо, а что же вы собирались тогда с ней сделать? Вы ведь положили ее в карман, — напомнил Жиль.
— Я думал вырастить в ней папоротник. С цветами и, может быть, миртовым деревом она смотрелась бы неплохо. Я думал заняться этим, когда закончу с розами, но, если вы хотите, сэр, тогда конечно…
Жоффри смотрел на молодого рыцаря, который уходил от него по дорожке вдоль террасы. Затем вложил садовый нож обратно в чехол и принялся орудовать лопатой.
— Черт бы побрал этих кротов, — бормотал он, склонившись над свежеперекопанной землей и не замечая, что Королевский Искатель остановился на отдаленном холме и смотрит на него.
После разговора с Жоффри Жиль был настроен на философский лад. Этим холодным и солнечным утром он ощущал в своем сердце смутную тревогу. Он не понимал, почему так резко прервал беседу с садовником и поспешил от него. Затем догадался, чего он испугался: испугался, что Жоффри в свою очередь спросит, а что собирается сделать с Раковиной он, Жиль?
А действительно — что? Отдать Софронии? После того, что сделал с Раковиной Король, Жиль считал себя вправе выполнить обещание, которое дал принцессе, пусть наслаждается сплетнями о себе. Но вот что плохо: чтобы отдать Раковину принцессе, пришлось отобрать ее у садовника. Эти лицемерные придворные, думал он, начнут злословить, что он отобрал Раковину у низшего по положению, чтобы отдать высшему. Но сейчас, когда он смотрел издали на мирного садовника, копающегося в земле с розами, ему стало казаться, что этот человек стал расти, увеличиваться, и вот он уже выше замка со всеми его башнями. Поэтому, когда, засунув Раковину в карман, Жиль повернулся, чтобы уйти, он был уверен, что берет ее у великого человека, чтобы отдать незначительному.
Настроение Жиля подняла и приятным образом изменила ход его мыслей виконтесса Барбара, встреченная им около каменных ступенек, ведущих во двор замка. Она была примерно одного с ним возраста, пониже, но для девушки высокая, обаятельная и стройная. Когда она улыбнулась, приветствуя юношу, он сразу вспомнил только что оставленные им в саду белые розы. Прихватив двух черных резвых спаниелей, она шла к Нижнему озеру нарвать Королеве-Матери водяных лилий. Жиль упросил ее подождать немного, пока он выполнит поручение. Она обещала, если только он не задержится.
Жиль бросился в замок и вверх по ступенькам, перепрыгивая через две-три, чтобы быстрее попасть в покои принцессы Софронии.
Софрония, получив Раковину, даже взвизгнула от нетерпения. Она попыталась послушать, не говорят ли этим часом про нее, и, вертя Раковину так и эдак, умудрилась несколько раз уронить ее. К счастью, Раковина стала разогреваться, и принцесса прижала ее к уху. Она услышала голос иностранного принца, того самого, который напевал Королеве-Матери, что никакие звезды на небе не могут сравниться с глазами несравненной Софронии. (Сам принц в это время думал о деньгах, какие он получит в качестве приданого от Короля, когда он женится на этой кикиморе. Разумеется, он не сказал этого, и радость принцессы ничем не омрачилась.) И когда Жиль прыгал по ступенькам к ожидавшей его виконтессе Барбаре, Софрония в приподнятом настроении сидела у окна, прижимая к уху остывшую Раковину и с улыбкой ожидая, не разогреется ли она снова.
4. На Нижнем озере
Нижнее озеро было одним из прелестнейших мест, окружавших замок. Оно было дорого и сердцу старого Короля-Отца. Большой любитель садов, он вместе с известным архитектором сам выбирал, где быть озеру. Замышлялось оно таким образом, чтобы водоплавающие птицы и олени из заповедного леса, приходившие сюда, украшали это место уединенного отдыха. На водной глади, окаймленной тростником, среди головок водяных лилий часто отражались силуэты спокойно плывущих уток, а то и ветвистые рога оленей, мирно потягивающих воду. А когда непогода вынуждала морских птиц и гусей искать себе убежище, они находили его на спокойной поверхности озера, как того и хотел Король-Отец.
Когда Барбара и Жиль ступили на поросшие осокой берега, ни одна морщинка не нарушала зеркальную гладь, в которой отражались лишь застывшие в небе облака. Правда, это спокойствие было тотчас же нарушено спаниелями Мэгги и Молли, унюхавшими среди молодого ивняка выдру. В следующий миг собаки уже метались в воде в неистовой, но тщетной попытке настигнуть зверюшку.
Лилии можно было собрать прямо с берега с помощью крючковатого прута орешника. За каких- нибудь пятнадцать минут Жиль нарвал столько цветов для Королевы, что Барбара едва могла удержать их в руках. Но уходить им не хотелось. И они стали бросать в воду палки, чтобы собаки их приносили. Это занятие переросло в игру. Жиль и Барбара затеяли соревнование: чья собака — Молли, с которой возился Жиль, или Мэгги, которой бросала палку Барбара, — окажется лучшим пловцом.
И пошла потеха! А уж визгу и брызг было в избытке. В конце концов стало ясно, в чемпионы выходит Мэгги. И Барбара предложила возвращаться.
А Жилю так не хотелось заканчивать игру. По дороге сюда виконтесса казалась ему слегка задумчивой и грустной. Но игра с собаками развеселила ее: на щеках зардел здоровый румянец, а в бездонных голубых глазах заиграли веселые искорки. Она стояла на берегу с отборными лилиями в руках. Их мокрые стебли блестели в ее длинных красивых пальцах. За нею вздымался великолепный склон замкового холма с дубовой рощей и башнями Королевского дворца. И снова, как в первый раз, Жиль смотрел на нее и думал, что природа еще не создавала существа более чудесного.
Когда Барбара напомнила, что пора идти, Жиль помышлял об одном: как, ну, как удержать ее у озера? Он не мог себе представить, что может быть лучше на свете, чем стоять вот так около девушки на солнечном берегу красивейшего озера. Молодые люди знали друг друга уже много лет, но их беседы всегда ограничивались разговорами о лошадях и собаках, иногда о природе, но они не касались самого сокровенного в душе.
Новые мысли роились сейчас в голове Жиля. Он спрашивал себя, счастлива ли эта девушка? Ему хотелось этого, очень. Он хотел сделать ее счастливейшей в мире. Это простое и отеческое чувство, говорил он себе. Что из того, что они одного возраста? Мужчина всегда должен защищать женщин. Но почему ему так хочется задержать Барбару здесь? Поговорить с ней? Да, конечно. Ему хотелось поговорить с ней о жизни и о важных вещах, о том, о чем они раньше не толковали. У нее есть отец, Командир Шотландских лучников. Но кто знает, может, кроме отца, девушке нужен еще какой-нибудь человек, с кем хочется поделиться сокровенными мыслями.
Барбара уже в третий раз собиралась напомнить, что пора идти, как вдруг залаяли собаки. Королевский Искатель с трудом оторвал взгляд от прекрасной виконтессы и посмотрел вдоль озера. Там маячила фигура человека, из-за которого собаки и подняли шум. Приглядевшись, он узнал в нем собственного оруженосца, Люка, который знаками манил его к себе. Попросив Барбару немного подождать его, озадаченный Жиль устремился по берегу к приятелю.
Когда они сблизились, его поразило странное выражение лица Люка. Обычно, когда молодые люди находились на глазах придворных, они были хозяином и слугой, рыцарем и оруженосцем. Эти же роли им приходилось играть, участвуя в дворцовых церемониях. Но на самом деле это была пара неразлучных друзей. Они доверяли друг другу мысли и секреты, а когда оставались вдвоем, вдалеке от напыщенного двора, они были равны, их ничто не разделяло.
Поэтому, когда Жиль оказался рядом с Люком, он уже понимал, что-то случилось. И видимо, тот принес плохие вести, только не знает, как их выложить.
— Я, я прошу прощения, — начал он, запинаясь, — не следовало звать тебя, когда ты… занят,
