время разительно от него отличалось. Куда ни глянь, упрешься взглядом в бутыли, кристаллы, диковинные зеленые шары и трубки, словом, во все то, что используется в химии. И конечно, везде были книги: на столе, вперемешку с сосудами и реактивами, кучами на шкафах, стопками на полу и даже на скудной кровати у окна.
А еще здесь господствовали запахи. Нос Энни никогда еще не ощущал столько. Некоторые запахи были неприятные, некоторые сносные, а некоторые до одури ужасные. Самые отвратительные источал сосуд, подвешенный в углу комнаты над горящими древесными угольями. По всему Иоганн как раз возился с ним до незваных гостей.
Жиль спросил, что он делает. Философ, обычно замкнутый и молчаливый, загорелся. Он сразу пустился в долгие и пространные рассуждения, пересыпанные словечками — «соли металлов», «температура», «эффект минеральных газов» — и совсем уж непонятными вещами.
Энни разглядывала одухотворенное лицо старого ученого и думала о том, как, наверное, долго никто не проявлял искреннего интереса к его работам.
— Вы всегда живете так уединенно, сэр? — спросила она, когда ученый прервался на минуту.
— Уединенно? — воскликнул тот. — Вот уж нет. Никто не одинок, если он увлечен работой.
— А что вы думаете делать со всем этим? — Жиль смущенно повел рукой на лавки у стен, уставленные разными сосудами.
— С химией? — уточнил старик. — Думаю, мы можем сделать с ней все, что угодно. Вот, посмотри!
Философ подошел к шкафу и достал большой зеленый кувшин, наполненный пастой янтарного цвета, напоминающей замороженный мед.
— Видишь это? — сказал он. — Если поместить содержимое под стеной замка и поджечь, я пробил бы в стене такую дырищу, через которую могла бы промаршировать целая армия. Воякам это вещество только дай. Я думаю, король в военное время отдал бы половину своего состояния за пятьдесят бочонков этого состава. Но, — тут он водворил тяжелый кувшин обратно в шкаф, — я никогда не работал над тем, что разрушает. Это соединение я открыл случайно и чуть сам не поплатился за это жизнью, исследуя его.
— А что это за бумаги? — показала Энни на кучу листков на краю стола.
— О, это книга, которую я пишу, — пояснил Иоганн.
— А про что? — допытывалась Энни, которая очень гордилась тем, что умела немного читать и писать, но в этих листочках она не могла разобрать ничего.
— Это книга о химии, первая такая, — ответил философ. — Но она написана на латыни. А ты не читаешь латынь?
— Нет. Думаю, что нет, — ответила Энни таким тоном, будто это оказалось случайным, что она совсем не сильна в латыни. — А почему вы пишете на латыни?
— Латынь — это единственный язык, на котором пишет и разговаривает весь ученый мир, — сказал Иоганн.
— А вы написали много книг? — заинтересовался Жиль.
— Да, несколько.
— Но мы не проходили их в школе. Нам давали уже книги по математике, с картинками и такими забавными штучками, как вот здесь, у вас, — сообщила Энни, перелистывая страницы.
— Конечно, — ответил философ. — Ведь я занимаюсь несколько другим. Химия или алхимия, как большинство ее называет, — это нечто такое, что люди всегда связывают с ведьмами и дьяволом. Вы говорите — в школе? Но ведь когда-то и книги по математике нельзя было изучать там. Возможно, скоро разрешат изучать в школе и химию. Скоро, но не сейчас. А пока мы должны работать, прячась как воры за запертыми дверями и занавешенными окнами, для того, чтобы принести людям что-нибудь новое. Что- нибудь новое! — философ вскинул руки, и лицо его стало краснее обычного. — Что-нибудь новое! Это как раз то, чего они боятся. Они хотели бы, чтобы мир оставался неизменным. Иногда мне кажется, они охотнее согласились бы увидеть мир, идущим вспять, чем к прогрессу… Но вы сказали, что хотели со мной о чем-то потолковать.
— О да, — подтвердил Жиль, сразу возвращаясь к цели визита. — У нас есть Раковина. Мы думаем, что вас, человека науки, она должна заинтересовать.
С этими словами Жиль извлек из кармана зеленую завитую Ракушку и положил ее на скамейку среди гнутых реторт и других банок-склянок.
— Вы, конечно, знаете, если пустую раковину приложить к уху, то в ней слышен шум моря, — приступил Жиль.
— Да-да, — ответил философ. — Я помню, сам это проделывал, когда был ребенком. Продолжайте.
— Но эта Ракушка способна на большее, чем другие, — сказал Жиль. — Она может открыть вам, что про вас говорят другие.
— Что?! — вскричал философ. — Ну и ну, да вы принимаете меня за простофилю!
— Сэр, но это правда, — ответил мальчик. — Пожалуйста, поверьте нам. Эта Раковина, если носить ее в кармане, становится теплой, когда кто-то начинает судачить о вас.
— Но каким образом? — допытывался Иоганн.
— Она разогревается, — ответил мальчик.
— Невероятно! — вскричал философ. — Этого не может быть!
— Сэр, — возразил Жиль, — разве в вашей химии не может быть удивительных открытий? Разве ваша желтая паста не может пробить дыру в стене замка от одной только искры? Каким образом это получается?
— Так-то оно так, — проворчал старый ученый. — Но я могу показать вам с помощью рисунков, формул, диаграмм и графиков каким образом это вещество работает. Но это! Это же необъяснимо!
— Но, сэр, — вмешалась Энни, — разве мы можем сами понять, как вообще раковина издает звуки, например, каким образом мы можем услышать в ней шум моря?
— Ну, это очень просто, — не растерялся философ. — Особая форма раковины дает вам эхо от всех маленьких шумов вокруг нас. Только вы их не замечаете. А шум, который в конце концов из этого складывается, напоминает шум моря. Только и всего.
— Но почему же тогда наша Раковина не смешивает и не искажает звуки внутри себя, а эхо голосов, которое мы слышим, очень чистое, — возразила Энни.
— М-да, — проворчал старый философ. — Это интересно, дико интересно. В своих речах вы кажетесь много старше, чем есть на самом деле. Я не могу сказать, что поверил во все это, но интересно… Ну, ладно, а что вы хотели с ней сделать?
— Мы хотели, чтобы она побыла у вас, сэр, — призналась Энни, беря Раковину и протягивая ее философу. — Вы подержите ее у себя, но только в кармане. А мы вернемся и узнаем, что она вам принесет.
Неожиданно котелок над огнем вскипел и из него плеснулось на угли. Философ бросился к нему.
— Хорошо-хорошо, — перешел он на скороговорку. — Возвращайтесь, когда захотите, а сейчас, извините, я занят. Дико занят. М-да. Все-таки хотел бы я посмотреть, работает эта сумасшедшая Раковина или нет. Постучите два раза по два, когда вернетесь. Тук-тук и тук-тук. Тогда я буду знать, что это вы.
9. Химия и магия
Тук-тук… Тук-тук.
Уже следующим утром дети стучали в дверь хижины. Им не пришлось долго ждать. С четвертым ударом дверь распахнулась, как по волшебству. За ней стоял философ, ужасно недовольный и с лицом еще более красным, чем обычно. В руке, протянутой детям, он держал Раковину.
