Бал был бел

а окошки-то уже застеклены.
Страшновато и нелепо вместе с тем —
будто стёкла оказались крепче стен.

Тут и там асфальт расплёскан, тут и там.
А за мною сумасшедший по пятам.
— Ты! Турист! — кричит. — Гляди, куда забрёл!
Где ж ты был, когда бомбили нас, орёл?..

Но послушай, да ведь я ж не виноват,
что ни разу не попал в подобный ад,
не свихнулся и не выгорел дотла, —
просто очередь до Волги не дошла.

По Бендерам, по Бендерам — в никуда,
в предстоящие, пропащие года…
По Бендерам, где грядущее страны
тупо смотрит из проломленной стены.

1992

Зарубежная

Были гулкие куранты
и гранёные стаканы,
ссоры в транспорте до визгу
и купюры цвета беж.
Эмигранты, эмигранты
собирали чемоданы,
выправляли где-то визу
и мотали за рубеж.

Ну а мы шагали в ногу,
не шурша, не возникая,
что кругом дороговизна
и оклад — сто пятьдесят…
Удивительно, ей-богу,
но какая-никакая
у меня была Отчизна
года три тому назад.

КГБ да Первомаи,
Конституция — что дышло,
убежавшим — укоризна
и водяра из горла?…
До сих пор не понимаю,
как же этакое вышло:
я остался, а Отчизна
чемоданы собрала.

Уложила и смоталась
в подмосковные затоны,
в среднерусский конопляник,
где щекочет соловей…
Мне на Родину осталось
посмотреть через кордоны —
я теперь её племянник,
выбыл я из сыновей.

Отреклась, как эмигрантка,
и раскаянье не гложет:
мол, ребята, не взыщите,
а не будет хода вспять…
Но потом, когда, поганка,
продадут тебя за грошик,
ты же скажешь: «Защитите!..» —
и придётся защищать.

1992

Зарубежная-2

Иные — те свалили
в иную благодать.
А мы-то что? Свои мы.
Куда нам убегать?

Остались, невзирая
что страшен отчий дом.
А Родина взяла и
свалила за кордон.