Стихотворения и поэмы

и замела теперь метель
мои далекие недели.
Я спрашиваю:
                           «Есть?»
                                    — «Жок, жок!»
смеется милая казашка.
Нет писем.
На душе ожог.
Опять и сумрачно и тяжко.
Через Актюбинск, Кулунду
в мечтаньях ночи коротаю,
в Неопалимовский иду,
как снег, к ногам твоим спадаю.
Все подозрения простил,
увидев в отсвете из окон,
как след твой узенький простыл,
как робок он,
как одинок он!
Но вдруг приснится рядом след
и ты под тяжкою рукою.
И вот уж снова сладу нет
с неразберихою такою.
Неопалимовский, прости.
Лечу, морозом опаленный,
обдутый ревностью в пути
и жаждою неутоленной.

1969

131. «Стихи меня взорвут когда-нибудь…»

Стихи меня взорвут когда-нибудь.
Как мне от них
                         в себе
                                    освободиться,
улыбкой озарить родные лица
и самому легко передохнуть?..
Не отреченье,
                           не леченье, нет, —
стеченье лет под ложечкой, у вдоха,
комок стихов, заполонивших свет.
Прошу я,
потерпи.
Мне просто плохо.
Пока запоминаю наизусть,
будь терпеливой,—
                                не легко, наверно.
Не верю в счастье,
радостей боюсь,
притормозил дыханье суеверно.

Ревную к тени, к призраку вины,
к слезам твоим,
                               и к улице, и к дому,
к себе,
к тому,
                 пришедшему с войны
с улыбкой,
бесшабашно молодому.
Всё жадничаю,
                          жажду,
                                     вечно жду
и при тебе
всё о тебе тоскую,
как будто бы я на весеннем льду
ежеминутно головой рискую.

Я знаю —
                      весь —
в терпении твоем.
Смахни с меня неверия, как тени.
Узнавший одиночество вдвоем,
я славил одиночество со всеми.

Вот-вот передохну,
                                  почти живу, —
теснят слова высокого свеченья.
Прошу тебя.
Люблю тебя.
Зову.
Как труден он для нас,
                                        вздох облегченья!

1972

132. СКАЗКА ПРО АИСТОВ

1