Стихотворения и поэмы

— «Тише, — Бабаев уже не видит, —
молчи, отдышусь пока…».
— «Не будет! —
                         подумал Кузьма. —
                                                         Не выйдет
так жить,
                    как жили века!»

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ НОВАЯ ВСТРЕЧА

1. ПЕРЕД СЪЕЗДОМ

Восходит
                  затуманенное солнце,
дымки из труб на Волгу отмело.
Журча глубинной силою колодцев,
родное просыпается село.
Быковы хутора на крутояре.
В Заволжье снегу — избам до плечей.
Запели двери.
Утренник в разгаре.
Дрожат на стеклах блики от печей.

Я, как любой,
                      увидев направленье,
план партии — мечтания ее,
в них нахожу
                        свой путь,
свое волненье,
сердечное веление свое.
Я вижу…
…Пристань дернулась, осела,
мостки прогнулись, шлепнули — волну.
А он уже на кручу вышел смело,
пошел,
             пошел, сминая тишину.
Крича, в песок отряхивая брызги,
я вылетел из Волги.
                                    Все — за мной.
Я, сын вдовы, Натальи-коммуиистки,
наслышался о нем еще зимой.
Растет толпа, и надо торопиться.
В шипах колеса!
                            Сила хоть куда!
Ехидный дед подкинул палку в спицы,
от удивленья — набок борода.
Так трактор шел, выхлопывая тонко.
До вечера гудели голоса:
«Цепляй косилку!»
                            — «Все садись!»
                                                          — «Силенка!..»
Не отставали мы от колеса.
И стало всё вокруг каким-то новым.
Лампешку долго жгли у нас в избе.
Когда поднялся месяц над Быковым,
я трактористом снился сам себе.

Под утро
мамин выкрик полусонный:
«Наш трактор!..»
Побежала,
                    я вослед…
Рассыпались, искали — пеший, конный.
Перекликались люди.
Плыл рассвет…
А трактор уходил, теряя силы,
шел ранней степью.
                                    Волга впереди.
Они вожжами руль ему скрутили,
пустили.
               «Ну, партеец, уходи!»
— «Иди и не мути!» —
                                   кричали хрипло,
разбили фару, чтобы не глядел…
И ночь к стальным шипам его прилипла.
Так шел он, одинокий, и гудел.
Мял молочай, кусты.
                                     Овраг — преграда.
Лез, выбирался.
                            Снова брал разбег.
Доверчиво он думал: значит, надо,
раз уж его направил человек!
Так уходил,
                     хмелел в горячей дрожи,
давил суслячьи норы за бугром…
Проснувшееся
                          слышало Заволжье
торжественный
                           его предсмертный
                                                             гром.
Мы след его над кручей отыскали.