очень удивился, когда Сережа мне сообщил о том, что пишет рассказы. Тогда он был редактором многотиражки Кораблестроительного института «За кадры верфям» и жаловался на то, что работа у него скучная и неинтересная. Зато в свободное время можно писать не эти бессмысленные тексты, а что-то свое. Сережа предложил мне почитать, но мне тогда был недосуг. И так много книг нечитанных, а тут еще читать то, что Серега пишет!
Елена Довлатова:
С самого начала было понятно, что работа в любой газете, в том числе и в многотиражке «За кадры верфям», для него окажется временной. Ему просто нужно было создать какую-то материальную базу. Тем более что такая журналистика не предполагала дико напряженного режима. Сережа мог себе позволить определенные послабления, и часть рабочего времени он использовал для написания рассказов. В первое время после армии он писал очень много.
Василий Воронцов:
В то время Кораблестроительный институт не был местом, где учились люди, ориентированные на сугубо технические интересы. Тогда технические вузы, в том числе и этот, были более востребованы интеллигенцией, чем крупнейшие гуманитарные институты. В Корабелку приходили учиться люди с самым широким кругом интересов и очень серьезной гуманитарной подготовкой. То же самое можно сказать и о преподавателях. Так что в этом институте царила особая атмосфера, которая была далека от той мертвенной технической замшелости, с которой часто ассоциируется Кораблестроительный институт. Несмотря на то, что он был закрытым, внутри института не так уж сильно ощущалось идеологическое давление власти. Мы действительно как будто находились на своем собственном корабле — в неком замкнутом пространстве, в котором действовали свои законы. Соответственно, и газета наша была идеологизирована не больше, чем любой другой печатный орган того времени. Я, например, не помню, чтобы меня как журналиста ставили в какие-то жесткие рамки.
Леонид Копыловский:
Мы с ним познакомились, как раз когда он работал в этой многотиражке Кораблестроительного института. Сережа пришел ко мне брать интервью по поводу каких-то смешных и серьезных проблем, связанных с проектированием вуза. Наши несуществующие подвиги он описывал со свойственным ему юмором.
Газета «За кадры верфям» была по-своему забавной, но работать в ней, я думаю, было и тяжело, и неинтересно. Эта многотиражка, естественно, была еще более идеологизированной, чем другие, ведь Кораблестроительный институт был закрытым. Писать приходилось об учебном процессе, о профсоюзных собраниях. Обо всем об этом Сережа мне особенно не рассказывал, потому что ему это было малоинтересно. Любопытно другое: он почти ничего не говорил и о своей главной, основной работе — о том, что он пишет рассказы. В то время мы с Сережей часто встречались, я хорошо знал его семью, но его литературная деятельность была от меня скрыта.
Василий Воронцов:
Я не могу сказать, что много работал с Довлатовым напрямую. В основном с ним сотрудничал Юрий Щенников — выдающийся фотограф, который получил в дальнейшем большую известность. В те годы он работал в многотиражке фотокорреспондентом. Кстати, именно Юра Щенников автор знаменитых фотографий Довлатова, на которых он заснят в нашей редакции.
Газета «За кадры верфям» была бесплатной или продавалась по копейке чисто символически. Рядом с пачкой газет стоял ящичек, в который можно было опустить или не опустить монетку. О чем можно было в ней прочесть? О студенческой жизни, о спорте, о нововведениях в институте, о выступлениях ректора. В ней могли быть и научные материалы, но о них старались писать как можно доступнее. Помню, чуть не в каждом втором номере был материал о том, как студенты сдают кровь. Тогда быть донором было популярно, ведь доноров бесплатно кормили обедами и обеспечивали всяческими льготами.
Редакция строилась следующим образом. Были главный редактор и его заместитель — профессиональные журналисты. Должность секретаря тоже занимал человек, не имеющий прямого отношения к институту. Остальные сотрудники были общественными корреспондентами, то есть студентами. Довлатов был штатным редактором.
Владимир Уфлянд:
К нашему поколению Сережа испытывал какое-то преувеличенное почтение. Например, Бродского он всегда встречал как Бога. У Сережи была замечательная черта — он ко всем обращался на «вы», ко всем на «вы». Я много раз пытался перейти на «ты»: «Давай на „ты“ перейдем. Бог знает сколько знакомы. Сколько было на брудершафт выпито!» Он мне отвечал: «Нет. Когда выпьем, перейдем. А утром я со всеми на, „вы“».
