князья приветствуют учение
Немецкие экземпляры «Капитала» попали в Россию в конце 60–х годов XIX века. На протяжении нескольких лет в периодике публиковались выдержки из работ Маркса, шло их обсуждение. В 1872 году в России легально вышел русский перевод первого тома «Капитала». С этим изданием связана необычная история. Цензоры, ознакомившись с переводом, отметили, что автор — явный сторонник социализма, но печать книги разрешили, так как «из?за трудности изложения ее никто не прочтет». Под запрет попал лишь портрет Маркса — его публикацию, по мнению цензоров, «можно было бы принять за выражение особенного уважения к личности автора» [1].
Публикация русского перевода «Капитала» имела широкий резонанс. Пресса откликнулась на выход работы, рецензии появились в газетах «Новое время», «Санкт?Петербургские ведомости» и т. д. Текст, опубликованный в «Новом времени», подчеркивал значение «Капитала» не только для занимающихся экономической теорией, но и для всякого образованного русского человека [2].
Так начиналась эпоха марксизма в царской России. Масштаб ее трудно недооценить. Интерес к работам немецкого философа охватил образованное общество — от правых до левых, от религиозных кругов до светских. Доктор философских наук, историк философии В. Ф. Пустарнаков приводит ряд интереснейших фактов: журнал «Православное обозрение» характеризовал Маркса как самого известного ученого — представителя социализма в Германии, а его «Капитал» как замечательное, но сугубо научное сочинение, переполненное абстракциями, похожими на математический трактат, весьма утомительный в чтении [3].
Князь А. И. Васильчиков, «консервативный романтик славянофильской разновидности» [4], вовсеуслышанье заявлял: «Исходные мои положения заимствованы прямо из заявлений так называемых социальных демократов» [5].
Наконец, с марксизмом знакомились императорская фамилия. Министр финансов С. Ю. Витте излагал в курсе лекций, которые читал великому князю Михаилу Александровичу, исследования Карла Маркса.
Если «диалектике мы учились не по Гегелю», то либерализму Россия учились не по Миллю, а по Марксу. «Зарождающийся русский либерализм в лице Анненкова и Боткина идет на идейные контакты с Марксом, несмотря на то, что позиция последнего достаточно определилась как очень далекая от либерализма» [6]. «Влияние идей Маркса на Анненкова и Боткина — это первые страницы истории становящегося российского либерализма, на последних страницах которого в конце XIX в. окажется «легальный марксизм» [7].
О том же, но несколько с другой точки зрения, пишет Э. Карр: «Быстрое распространение марксизма среди русских интеллигентов того времени было обусловлено интенсивным развитием русской промышленности и отсутствием буржуазной традиции или буржуазной политической философии, которые в России могли бы играть роль западного либерализма» [8].
В России до отмены Крепостного права просто не возникало необходимости в развитой экономической теории. В России конца XIX века, с приходом капиталистических отношений и развитием крупной промышленности, возникла острая потребность в инструментах для анализа происходящих процессов. Одним из основных таких инструментов стал марксизм.
Свою роль отводило ему и царское правительство. Видя в работах Маркса строгую социально– экономическую теорию, оно било этой теорией по идеализму главной внутренней революционной угрозы того времени — народникам. И тут возникал простор для деятельности: с точки зрения классического марксизма попытки поднять народ и передать ему власть на этом этапе были заведомо обречены на провал — в силу поэтапности смены формаций. Но существовала возможность и для определенного рода передергиваний — трактовок, согласно которым учение Маркса говорило о поступательном эволюционном процессе, исключающем революции.
Именно этим во многом объяснялась удивительная лояльность царской цензуры, которая, по сути, на многие годы опередила «ересь экономизма» в РСДРП. Хотя, возможно, сама эта ересь вытекала из ранних «официальных» установок в отношении марксизма. По крайней мере развитию так называемого «легального марксизма» в Российской империи не чинилось особых препятствий.
Другой вопрос, что такая постановка вопроса была для царских чиновников ошибочна — секулярная чистота теории, ее внешний экономический детерминизм, лишенный традиционных для того времени путанных апелляций к божественному или мифологическому, послужил причиной «просветления» для многих мыслителей 60-80 годов XIX века. Что, естественно, сказалось и на уважительном отношении к самой теории.
Вряд ли современные общественные деятели, призывающие осудить и запретить марксизм как «человеконенавистническую идеологию», понимают о чем говорят. Слишком обширен его вклад в российскую политическую культуру, слишком обширные страницы нашей истории придется вырезать. Яркий пример: «Манифест Российской социал–демократической рабочей партии» (РСДРП), партии, из которой вышли большевики Ленина и меньшевики Мартова — писал «легальный марксист» П. Струве. К революции 1917 года он был одним из идеологов либеральной кадетской партии, а в армии Деникина и Врангеля входил в «правительства» и составлял законы для территорий, занятых Добровольческой армией.
Другими известными «легальными марксистами» были будущие православные философы С. Н. Булгаков и Н. А. Бердяев. Один из лидеров кадетов Милюков совершил эволюцию от народника, через социал–демократа до лидера либеральной буржуазной партии. С «легальным марксизмом» так и не смогли до конца порвать меньшевики. На их засилье после Октября уже в большевистской партии жаловался Троцкий: «Впоследствии двери перед меньшевиками и эсерами были широко открыты, и бывшие соглашатели стали одной из опор сталинского партийного режима» [9].
Народник Плеханов, не сойдясь с будущими эсерами во взглядах на индивидуальный террор, стал убежденным марксистом, по сути — отцом?основателем и первым идеологом РСДРП. Долгие годы он посвятил непримиримой критике народников с точки зрения марксизма. Отголоски этой борьбы слышны в работе Ленина «Друзья народа и как они сражаются против социал?демократии». Но хоть социал?демократы и обрушивались с резкой критикой на тех же эсеров, явное влияние марксизма прослеживается и в программе этой партии. К примеру, вот как в ней трансформировалось представление о мировой революции: «Во всех передовых странах цивилизованного мира, параллельно с ростом населения и его потребностей, идет рост власти человека над природой, усовершенствование способов управления ее естественными силами и увеличение творческой силы человеческого труда во всех областях его приложения…
Но этот рост… происходит в современном обществе при условиях буржуазной конкуренции разрозненных хозяйственных единиц, частной собственности на средства производства, превращения их в капитал, предельной экспроприации непосредственных производителей или косвенного подчинении их капиталу. По мере развития этих основ современного общества, оно все резче распадается на класс эксплуатируемых тружеников, получающих все меньшую и меньшую долю созидаемых их трудом благ, и классы эксплуататоров, монополизирующих владение естественными силами природы и общественными средствами производства…
Классы эксплуатируемых естественно стремятся защищаться от тяготеющего над ними гнета и, по мере роста своей сознательности, все более объединяют эту борьбу и направляют ее против самых основ буржуазной эксплуатации. Международное по своему существу, движение это все более и более определяется как движение огромного большинства в интересах огромного большинства — и в этом залог его победы.
Сознательным выражением, научным освещением и обобщением этого движения является международный революционный социализм…
Партия социалистов–революционеров в России рассматривает свое дело как органическую составную часть всемирной борьбы труда против эксплуатации человеческой личности»
