– Я люблю романтические комедии.
– Точнее, его кто-то задушил.
– Обожаю Хью Гранта.
– В милиции не знают, кто бы это мог сделать, но говорят, что, скорее всего, это обычное бытовое убийство.
Свет в зале погас, на экране появились первые кадры, Лиля еле слышно потягивает колу через трубочку, и я шепотом продолжаю:
– Возможно, на почве страсти или ревности.
Хью Грант улыбается, кто-то из сидящих спереди шикает на меня, и я говорю:
– Они не уверены, но у них нет других версий.
Вот что отличало моего младшего брата от меня: он легко сходился с девчонками. Он мог запросто вскружить голову одной, а на следующий день свести с ума другую. Не специально-просто у него характер такой, легкий и игривый. Он наслаждался жизнью каждый день, каждую минуту, по-другому не умел жить, и если вдруг делал кому-то больно, то совершенно случайно. Как бы ни понимая, что его поведение может обидеть – ведь у него и в мыслях ничего такого не было. Поэтому он искренне извинялся, и было абсолютно невозможно не принять извинения, даже зная, что ситуация может в точности повториться.
Лиля была вся в фильме, а я продолжал думать об этом. Я, конечно, все прощал своему брату, он был моим единственным другом. А что, если кто-то не смог вынести его беззаботности? Что, если какая-нибудь девушка, гордая и ревнивая, не смогла стерпеть его неосторожной жизнерадостности? Лиля вела себя практически так же, как мой брат, и я шепотом спрашиваю её:
– Тебя когда-нибудь хотели убить за твою беззаботность?
Кто-то из сидящих спереди снова шикает на меня.
После кино мы гуляли. Я рассказывал о себе, и она смеялась. Я пытался поделиться с ней своей утратой, и она строила рожицы бегающему вокруг малышу. Когда я перестал пытаться, мы сели на скамейку, и она сказала мне:
– Я тебе очень сочувствую.
Может быть, стиль очаровательной дуры – это нежелание воспринимать негатив, который на нас сливают другие?
Господи, как мне одиноко.
Если тебе одиноко, приходи в интернет. Приходи, здесь что-нибудь для тебя найдется, обязательно. Худенькие или, наоборот, пышечки – это супермаркет любви. Гипермаркет счастья. Клик – и ты не одинок. Любишь ли ты выпить, потусоваться, хочешь ли влюбиться или ищешь только секс, без всяких чувств – здесь все есть. Вот Вика, вот Наташа – возьми.
В принципе, все, что нужно сделать – кликнуть.
Вот Марина. Клик, и Марина встречается со мной сегодня вечером.
Конечно, мне легче, чем тебе: мне не надо выбирать, ведь у меня есть список.
К сведению: это даже не мой список. Это его.
Я подумал, раз менты не могут никого найти, я найду сам. Этот список – переписка моего брата с пятью его девчонками. И, если в списке есть та скотина, которая его задушила, то я ее найду. Чувствую, что одна из пятерых – та самая. Этот список – топ-файф дам, обиженных жизнерадостностью моего брата, и одна из них, видимо, обиделась больше всех. Пятерка красавиц, задетых беззаботностью, одна из которых задета слишком. Одна из них – Аня, Алиса, Вера, Лиля или Марина.
Марина молчит, и я в нее влюбился. Вот так, с первого взгляда. Она безумно красива и невыносимо печальна; мы бродим по корпусу Бенуа[4], и где-то в районе «Похищения Европы» она смотрит на меня, за меня, на стену и дальше, бесконечно дальше – сквозь все, внутрь своей грусти. Кажется, что ей не надо ничего рассказывать, она уже все знает. Все понимает.
Мне звонит не вполне трезвая Аня и спрашивает:
– Может, встретимся?
Мне звонит Алиса, точнее, ее тело, и это тело спрашивает:
– Как насчет состыковаться?
Звонит Вера, точнее, верту[5] Веры:
– Мальдивская кухня очень пикантная и разнообразная.
Звонит Лиля, она смеется в трубку.
Дальше, через залы, мимо висящих в тяжелых рамах судеб, мы идем, взявшись за руки, но мысленно. И взгляду, и чувствам здесь становится мало места, и мы, не сговариваясь, ускоряемся навстречу выходу, но вдруг Марина останавливается у Куинджи. Прозрачно-голубой пейзаж «Море. Крым», бесконечность формата пятьдесят четыре на сорок – вот куда бы хотелось сейчас деться.
– Я должна была исчезнуть, уйти от него.
Медленными, как в фильмах братьев Вачовски, шагами мы спускаемся по лестнице.
– Я должна была отказаться от него, и тогда он был бы жив. Я должна была сделать так, как они хотели.
На воздух, прочь от стен, лестниц и рам.
– Но я не смогла, я его любила очень.
Она идет вдоль канала, вдоль своей мысли, и я иду за ней, потому что боюсь, что между нами увеличится расстояние. Мне звонит совсем пьяная Аня и, заплетаясь в буквах, произносит:
– Мне реально жаль, что ты потерял брата. Честное слово.
Вот что я думаю: Марина – единственная подруга моего брата, которая не смогла бы его убить. Похоже, что она потеряла даже больше, чем я. Похоже, что для нее больше не осталось ничего важного, и, переходя дорогу, она смотрит на машины просто по привычке, а не для того, чтобы сохранить себе жизнь. Мне звонит голая Алиса и говорит:
– Я, конечно, не рубенсовская женщина, но нам вроде было хорошо вдвоем.
Мне звонит верту и говорит:
– Ты любишь рыбу? Fihunu mas – это рыба, запеченная с пастой чили, самая популярная мальдивская закуска.
Город внутри меня и, – через глаза – снаружи, улицами, дворами, по которым я иду за ней.
За Мариной – мне кажется, что она не все мне сказала. Я иду за ней не следом, а метров через сто – мне кажется, что она знает еще что-то, и я тоже хочу это знать. Я должен это знать. Она оборачивается, смотрит на меня обреченными зелеными глазами и заходит в подъезд. Звонит Лиля, и у нее отличное настроение.
Я останавливаюсь. Закуриваю, затягиваюсь, выпускаю кольца дыма в темноту, в которой зажглось желтое мутное окно. Наверно, это ее окно. Когда мы с братом были совсем маленькими, мы часто у окна ждали начала вечера. Это была наша игра: нужно было увидеть, как где-то зажегся свет, и кто заметит это первым, тот получает один балл. Мы на несколько часов прилипали к запотевшему стеклу носами, и изо всех сил вглядывались в фиолетовый воздух. Кто наберет самое больше число горящих окон, тот и выиграл. И он всегда выигрывал.
Марина не отвечает на мой звонок. Я делаю шаг, твердо, в сторону ее дома. Даже если ей будет больно об этом говорить, я всё равно должен спросить. Мне просто необходимо знать, я делаю ещё один
