тишине, в тихом скрипе снега под ногами, в ровном дыхании ночного города.
«Простишь, милая, - думал Эгон. - Жизнь такая длинная и подлая… А бывает и наоборот - щедра до неприличия. И милости ее - как подарки в ночь непрощения. А контрольная - это ерунда. Пара лет пройдет, и забудешь… А может быть, и нет».
Ему стало тепло, и он вынул руки из карманов, расстегнул куртку. Снег теперь казался клочьями синтепона, вытянутыми из разорванной подушки.
«Руки у тебя золотые…» - повторял Эгон слова брата, по–новому, с уважением, разглядывая свои тонкие, все в мелких ранках и царапинах пальцы. Он чувствовал, что наконец–то, сможет простить - если не Йохана, то хотя бы себя самого. Дома его терпеливо дожидался собачий ангел.
За ночь улицы до самых окон завалило снегом. Первые солнечные лучи - розоватые спросонья - удивленно блуждали по мягким пуховым холмикам, силясь угадать в них кусты, скамейки, урны, детские качели и горки. Невыспавшиеся люди, чертыхаясь, откапывали свои машины. Город сверкал белизной, сиял и улыбался, как девочка, идущая к первому причастию.
