раздражением кайзер воспринял известие об отмене визита.
В Виндзоре Вильгельм имел беседу со спикером палаты общин Джеймсом Лоутером, кузеном «желтого графа» Хью Лонсдейла. Вспомнили детские годы, совместные игры и забавы в Шарлоттенбурге. Оценивая речь Вильгельма в Гильдхолле, Лоутер отметил, что она содержала заверения в мирных намерениях, и для него нет сомнений: «В тот момент это говорилось вполне искренне».
Остаток английского турне Вильгельм провел в Хайклиффе, близ Борнмута, — замке, построенном на скалах в 30-х годах XIX века в стиле французской готики. При строительстве были использованы фрагменты старой французской кладки и еще более древних строений особняка в стиле Адама. Особого уюта там не было, и Вильгельм большую часть времени проводил в гостях у старых знакомых, живших неподалеку: у семейства Пемброков в Уилтоне и Мальмсбери (сын и наследник которых был его крестником), у лорда Стурта (его отец был депутатом парламента от Дорсета), который познакомил его с любовницей короля Алисой Кеппел (она Вильгельму понравилась), у лорда Монтегю… Именно там он дал интервью полковнику, позднее бригадному генералу Эдварду Монтегю-Стюарт-Уортли, содержание которого, дополненное материалами бесед во время состоявшихся в конце лета маневров на территории Эльзаса, легло в основу той самой скандальной публикации в «Дейли телеграф», о которой будет подробно рассказано ниже.
Между тем в Германии «дело гомосексуалистов» приняло неожиданный оборот. По требованию прусских властей суд вернулся к пересмотру иска Мольтке к Гардену. В качестве свидетеля вновь был вызван Эйленбург. В первый, но отнюдь не в последний раз он выступил с категорическим отрицанием факта нарушения с его стороны статьи 175-й Уголовного кодекса, каравшей за педерастию. «Я никогда не имел никакого отношения к этой мерзости», — заявил он. Возможно, в данном случае он воспользовался несовершенством буквы закона — дело в том, что в случаях, когда речь шла не об изнасиловании, обвинение на основании статьи 175-й доказать было очень трудно, если вообще возможно. Кроме того, согласно смыслу статьи, преступлением считался только анальный секс, которым занимаются далеко не все гомосексуальные пары. Обнаружились, наконец, явные противоречия и слабые места в показаниях супруги Мольтке на прошлом процессе. 5 января был оглашен приговор: репутация Мольтке была признана «чистой и незапятнанной», а Гарден получил четыре месяца каторжных работ.
Осужденный подал апелляцию, а попутно провел блестящую комбинацию, которую можно было назвать игрой в поддавки. В мюнхенской «Нейе фрейе фольксцейтунг» появилась статья, где утверждалось, что он получил миллион марок за то, чтобы прекратить кампанию против Эйленбурга. Написана она была приятелем Гардена, Антоном Штеделе, с единственной целью — дать тому возможность возбудить иск о клевете, причем не в прусском, а в баварском суде — в расчете на то, что тамошние судьи удовлетворят требование истца о вызове Риделя и Эрнста в качестве свидетелей. Все прошло так, как и было задумано. Иск Гардена к Штеделе был удовлетворен, но самое главное, показания обоих свидетелей содержали такой обвинительный материал против Эйленбурга, что власти не могли далее оставаться в стороне.
Бюлов распорядился немедленно арестовать Эйленбурга за лжесвидетельство и произвести обыск в его имении. Там было найдено несколько книг компрометирующего содержания. Правда, арестованный утверждал, что эти книги принадлежат не ему, а другому лицу, в доказательство чего сослался на имеющиеся в них автографы. Быстро выяснили, что автографы были подделаны самим Эйленбургом, который таким образом неуклюже пытался замести следы. Его положение стало совсем безнадежным. По мнению баронессы фон Шпитцемберг, Эйленбург получил по заслугам, причем не столько за свои противоестественные наклонности, сколько за то, что он оказывал якобы дурное влияние на политическую жизнь рейха. В этом ее оценка совпадала с оценкой Гардена. Она возлагала на Эйленбурга ответственность и за увольнение канцлера Каприви. Здесь она, по-видимому, повторяла то, что говорил Гольштейн. Ее брат, Варнбюлер, не вдаваясь в политические тонкости, придерживался того мнения, что Эйленбург виновен в том, в чем его обвиняют.
Между тем в мае 1908 года начался второй процесс по делу Мольтке — Гардена. Он закончился отменой приговора, вынесенного ранее. Вскоре последовал и третий, который вновь признал виновным Гардена. По приговору тот должен был уплатить штраф и судебные издержки, но фактически все расходы взяло на себя государство — видимо, никто не был заинтересован в дальнейшем развитии скандала.
29 июня начался наконец процесс против Эйленбурга. Полицейскими властями суду были представлены солидные доказательства его вины — ни много ни мало — 144 случая неподобающего поведения. Свидетелями выступили около шести десятков аристократов и более восьмидесяти простых людей рыбаки и крестьяне из деревушки у Штарнбергерзее. Единственная надежда Эйленбурга была связана с показаниями его супруги — она мужественно выступила в его защиту и ни разу не отклонилась от этой линии. У Вильгельма отпали последние сомнения. «Почему он устроил нам такое? Почему он ни разу не сказал никому об этом?» — жалобно вопрошал он. По свидетельству Варнбюлера, Вильгельм «испытывал чувство глубокого стыда и разочарования в отношении своего друга».
17 июля 1908 года Эйленбургу во время заседания суда стало плохо. Было объявлено, что процесс откладывается из-за болезни подсудимого. Он был выпущен под залог. Процесс возобновился 7 июля 1909 года, но вскоре заседания суда пришлось перенести в клинику Шарите, а подсудимому — давать показания прямо с больничной койки. В конечном счете суд был прерван без назначения новой даты. Вплоть до 1919 года дважды в год Эйленбурга обследовали придворные врачи, чтобы установить, может ли он вновь занять место на скамье подсудимых. Их вердикт каждый раз был отрицательным, и дело было закрыто.
Бюлов считал всю историю с болезнью Эйленбурга косвенным доказательством его вины — иначе он сделал бы все, чтобы довести процесс до конца. Канцлер все это время поддерживал постоянный контакт с Гарденом — через посредника, в роли которого выступал Ратенау. Тот в прошлом писал статьи для Гардена, и связь с журналистом, который считался оппозиционером, помешала Ратенау получить орден Красного орла II степени (орденом Короны он был награжден раньше за свою деятельность в колониях).
Вильгельм поспешил отречься от своего старого приятеля, как только стало ясно, что его могут признать виновным. По-видимому, здесь сыграла свою роль и рекомендация Бюлова, граничившая с шантажом: он вроде бы узнал от Гардена, что его величество тоже был знаком с Эрнстом и, более того, что они втроем — кайзер, Эйленбург и Эрнст — катались в одной лодке по Штарнбергерзее… Примерно такими же были и рекомендации Хюльзена. Во многих отношениях падение Эйленбурга сыграло негативную роль, поскольку он оказывал сдерживающее влияние на кайзера: не связанный с военными кругами, он нейтрализовал порой воинственные порывы от окружения Вильгельма. Недаром говорили, что с уходом Эйленбурга режим личной власти уступил место всевластию военной камарильи. Ее интригами Бюлов, кстати, и объяснял все случившееся с Фили, конкретно называя имена Хюльзен-Хезелера, Кесселя и Плессена. Остался только один «голубь» — сам Бюлов, но его влияние после истории с публикацией в «Дейли телеграф», произошедшей в ноябре 1908 года, резко упало и вскоре вообще сошло на нет. После этого монархией правили военные и Дона. Повторим — такова версия Бюлова.
Прикованный к постели, впавший в ипохондрию Эйленбург был доставлен в свое имение Либенберг, где и скончался в 1921 году. После окончания Первой мировой войны и смерти своей супруги он нарушил обет молчания и опубликовал несколько книг, в которых описывал свои отношения с Вильгельмом. О себе он ничего нового читателю не сообщил. Характеристику экс-кайзеру он давал однозначную: «Я связал с ним все свои надежды, он не оправдал ни одной из них; это было самое большое разочарование в моей жизни». Мемуарист поставил довольно интересную проблему в связи с генезисом мировой войны: «Я не чувствую себя лично несчастным из-за того, что моя карьера закончилась за двенадцать лет до начала войны. Но меня мучает ощущение, что, останься я послом в Вене, эту самую страшную из катастроф можно было бы предотвратить».
Со своей стороны Вильгельм после произошедшего с Эйленбургом скандала редко когда вспоминал о своем прежнем ближайшем приятеле; «бедный Фили» — это все, что порой срывалось у него с уст. Лишь в Доорне он слегка приспустил маску политкорректности и несколько раз высказался в его защиту. Проявлением истинных чувств можно считать его реакцию на известие о смерти 13 июня 1909 года человека, который стал первопричиной всех бед, обрушившихся на Эйленбурга. Подозвав к себе кузена Бюлова, дипломата Мартина Ениша, он радостно воскликнул: «Дай-ка я тебя обниму! Подумать только, старина Гольштейн отдал концы!»
