а также семье скончавшегося вскоре Макса Баденского. Книги, подобные сочинению Цедлиц-Трютцшлера, в которых смачно описывались византийские нравы его двора, Вильгельм отметал как «дрянные поделки», тем не менее они его явно задевали. Обитатели Доорна отмечали, что они вызывают у него «приступы бешенства».
Более спокойно Вильгельм воспринял мемуары Бетман-Гольвега (в них яда было поменьше) и бывшего британского министра обороны Холдена (равно как и книги о нем): этот человек был ему всегда симпатичен. Его интересовала тема британской военной пропаганды, и он нашел богатый материал по ней в книге «Секреты Кроу-Хауса» (речь шла о здании на лондонской Керзон-стрит, где английские короли прессы оттачивали свои перья в кампании дискредитации немецкого противника и их правителя). Разумеется, больше всего ему нравились книги, в которых он находил подтверждение своим взглядам. Большое удовлетворение он испытал, в частности, от чтения трудов Кейнса и пацифиста Э.Д. Мореля, который в своей книге «Правда о войне», вышедшей в 1916 году, утверждал, что ее виновниками были русские и лорд Грей.
К очередному дню рождения — Вильгельму исполнялось 69 лет — в Доорне появилось новшество — киноустановка. После ужина гостям был показан фильм «Фридрих Великий». В последней его сцене Наполеон, стоя у могилы Фридриха в Потсдаме, произносит фразу: «Если бы он был жив, нас здесь не было бы». У Вильгельма появление на экране французского императора вызвало приступ ярости: «Эти свиньи, французы, их пора выбросить с Рейна, ну, придет время, я это сделаю!» Он добавил еще несколько нелицеприятных слов по поводу французской оккупации области Рур и жестокого обращения французов с местным населением.
Летом 1928 года у Вильгельма состоялась встреча со старым приятелем — британским бригадным генералом Уотерсом, некогда военным атташе при кайзеровском дворе. Для генерала, который потерял в войне сына, этот визит был своего рода подвигом. Экс-кайзер до этого засыпал Уотерса жалобами на английскую прессу — «океан оскорблений, клеветы и лжи». Во время личной беседы Вильгельм вернулся к своей старой излюбленной теме: «Вся моя жизнь была наполнена надеждой, что я сумею достичь взаимопонимания между нашими странами, которое в конечном счете привело бы к заключению соглашения или союза между Британией и Германией». И что же? Его клеймят как «исконного врага, гунна, Аттилу». А как вела себя сама Англия? «Когда она оказалась на грани поражения в несправедливой войне, которую на протяжении многих лет замышляла против моей страны, она обманным путем вовлекла в нее Америку. Подкупив своими деньгами неустойчивую часть моего народа, она подняла ее на мятеж против своего правителя, который четыре года оберегал немецкую землю от вражеского вторжения».
Вильгельм вспомнил, что Уотерсу нравились немецкие вина, и подарил ему дюжину бутылок из своих запасов. Он поделился с английским гостем еще одной горестью — по поводу готовившегося тогда Фредериком Понсонби издания «Писем императрицы Виктории». Впоследствии Вильгельм утверждал, что не стал читать книгу, дабы сохранить в душе светлый образ своей покойной матери. Тем не менее он со знанием дела назвал «Письма» худшим из всего того, что появилось на книжном рынке со времени его отречения. По мнению экс-кайзера, издатель нарушил его копирайт, удовлетворившись согласием его сестер на эту публикацию. Вдобавок, заявлял он, письма были украдены секретарем короля Эдуарда после смерти матери. «Это было сделано вопреки моему категорическому приказу… Тайное изъятие — это самое настоящее воровство». Вильгельм всеми силами пытался воспрепятствовать публикации и поручил Уотерсу переговорить об этом с Понсонби. В своем письме Уотерсу от 1 октября 1928 года он высказал ту мысль, что сама Викки не одобрила бы предание гласности своей переписки — особенно после падения династии Гогенцоллернов: «Представьте себе, что королева Англии была бы дочерью немецкой императрицы; неужели она допустила бы, чтобы ее частную корреспонденцию с матерью мог бы изучать какой-нибудь немецкий судейский чиновник — да еще сделала бы это без ведома своего сына?!» Для немецкого издания книги (оно в точности повторяло английское, не было никаких купюр) Вильгельм написал краткое предисловие, в котором попытался объяснить, почему его мать порой столь негативно о нем отзывалась, и дал читателю совет — критически подойти к анализу содержащихся там писем.
В ноябре того же года в Доорне объявился еще один британский подданный — бывший секретный агент, а ныне журналист Роберт Брюс Локкарт. Личной встречи с бывшим кайзером он тогда не удостоился. Запрет на общение с репортерами был еще одним «законом Доорна». Локкарту устроили обзорную экскурсию по дому и парку под бдительным присмотром одного из адъютантов и немецкой овчарки Арно, которую тот принял за добермана. В написанной по материалам визита в Доорн статье Локкарта можно было прочесть: «Кайзер опасается журналистов. Он очень рассержен из-за публикации Понсонби и поведения одного из моих коллег, который проник в его парк, перепрыгнув через окружающий его владения забор. Этот поступок всех страшно напугал». Его чичероне поведал, что «кайзер чрезвычайно обижен тем, что никто из английского королевского дома не прислал ему ни слова соболезнования по случаю кончины императрицы». От него Локкарт узнал также, что Вильгельм все еще надеется на реставрацию престола. По требованию хозяина дома текст статьи был отдан ему для проверки и внесения необходимых коррективов. Оказалось, что английский экс-шпион не разбирается не только в породах собак, но и в названиях деревьев: он спутал тополь с буком. В остальном сочинение Локкарта не вызвало у Вильгельма особых возражений, и он, смягчившись, даже послал ему несколько своих фотографий, где был снят вместе с Арно.
Собачья тема занимала видное место в созданном Локкартом шедевре журналистики. Там были подробно описаны не только Арно, но и последняя из такс Вильгельма по кличке Вида. Читатель получил также исчерпывающие сведения о деталях повседневного быта бывшего императора — вплоть до «кларета муссо», который тот разбавлял водой, и его привычки к турецким сигаретам, к которым время от времени добавлялась легкая сигара. Всю эту бесценную информацию Локкарт раздобыл от своего сопровождающего. Статья заканчивалась на вполне позитивной ноте (чем она, видимо, и понравилась Вильгельму): «Рано или поздно история должна будет пересмотреть приговор относительно личности кайзера, вынесенный врагами Германии в период войны».
27 января 1929 года Вильгельм отпраздновал в Доорне свой семидесятилетний юбилей. Во дворе перед замком разбили большой шатер с изображением огромной буквы W, запустили фейерверк. Адъютанты сбились с ног в поисках подходящего пристанища для многочисленных гостей. В доме и окружающих постройках всех разместить было невозможно; бедному Бентинку пришлось снова потесниться в своем амеронгенском особняке. Отель «Сесил» был переполнен, но и этого не хватило: остальным пришлось устраиваться на ночлег в соседних деревеньках — Дрейбергене и Цейсте. В честь юбиляра была выбита специальная медаль, собравшимся был продемонстрирован документальный фильм о кайзере, смонтированный на основе хроникальных кадров о его поездках на фронт. Обо всем этом позаботилось его окружение. Эрмо отсутствовала: у нее была скарлатина. Нельзя сказать, чтобы это обстоятельство многих огорчило.
Ильземан заметил, что в Берлине вся эта церемония выглядела бы, конечно, по-иному, в смысле — более импозантно. В доме нашлось место всего для восьмидесяти трех самых почетных гостей, еще двадцать, «тех, что помоложе», разместили в бывшей оранжерее. Британские воскресные газеты откликнулись на это событие публикацией «интервью» с юбиляром, которое тот охарактеризовал как «собрание лживых выдумок». Вильгельм сфотографировался вместе со своими приближенными. Каждый гость вскоре получил по дарственному полену из свежесрубленных бывшим кайзером деревьев, что, очевидно, потребовало от него немалого напряжения физических сил.
Роберт Брюс Локкарт явно попал в фавор у Вильгельма: ему была обещана личная аудиенция, и 15 декабря 1929 года он вновь появился в Доорне. Это был примечательный день: утром Вильгельм срубил свое двадцатитысячное дерево. Он встретил журналиста на дороге, ведущей к дому. Вот как выглядела встреча в описании Локкарта: «На нем была фетровая шляпа с замшевой лентой и темная, свободно ниспадающая накидка, в руке он держал трость, рядом стояла овчарка Арно. Мы вышли из машины. Меня представили. Его Императорское Высочество немедленно взял меня под руку, сказал „Добро пожаловать в Доорн“ и высказал несколько слов благодарности». Как видим, насчет породы собаки журналист на сей раз не ошибся, что касается «слов благодарности», то, как выяснилось, они были сказаны по поводу некоторых услуг, которые он оказал Вильгельму в связи с публикацией Понсонби.
Они поднялись в расположенный в башне кабинет Вильгельма — «маленькую комнату, набитую всякой всячиной». Присутствовал также австрийский журналист Новак. Локкарт, вспомнив о правилах
