кайзер выразил недовольство политикой свободной торговли: она стоила ему потери популярности в Пруссии. Эйленбург упорно пытался протолкнуть на канцлерство своего двоюродного брата Бото, что, в свою очередь, обеспокоило Вальдерзее. Гогенлоэ был рад, что хотя бы его имя не всплывает в этой мутной пене придворных интриг.
В декабре сатирический журнал «Кладдерадатч» представил художественный образ тайной силы, влияющей на корону, — рисунки «Любитель устриц», «Шпетцле» и «Граф Трубадур». В первом случае намек был на известного гурмана Гольштейна — автора рецепта оригинального блюда из телятины (оно до сих пор носит его имя). В статье не говорилось о его кулинарных способностях — Гольштейн был представлен тайным соглядатаем (в свое время он по поручению Бисмарка следил за дипломатом фон Арнимом). «Шпетцле» был Кидерлен-Вехтер (в Швабии так называлась лапша), а Кидерлен-Вехтер был как раз швабом и, по общему мнению, легко позволял себе вешать лапшу на уши. Последняя характеристика относилась, разумеется, к Эйленбургу — известному исполнителю северных баллад. Каждому из трех персонажей «Кладдерадатч» дал дополнительное звание. Эйленбург — «мастер инсинуаций», Кидерлен- Вехтер «мастер интриги», Гольштейн — «мастер клеветы». Самым опасным из троицы объявлялся Эйленбург. Авторами журнального шаржа, как вроде бы выяснилось, были два чиновника министерства иностранных дел, однако было нечто подозрительное в том, что ни Каприви, ни Маршалль фон Биберштейн не дали санкции на проведение официального расследования.
Вальдерзее получал от скандалов большое удовольствие, но не во всем был согласен с автором — с его точки зрения, хуже всех из этой троицы был Гольштейн. В своем дневнике Вальдерзее писал о нем как о злом духе, которого «никто не видит и не слышит, даже кайзер». Впрочем, двум другим от него досталось не меньше: «Кидерлен-Вехтер развлекает невинного кайзера анекдотами на своем швабском диалекте, которые он умеет рассказывать, сохраняя полную серьезность на лице. Сопровождает кайзера в поездках и часто остается с ним наедине, что облегчает возможность влиять на Вильгельма. Все знакомые Кидерлен- Вехтера считают его личностью фальшивой и злокозненной. Филипп Эйленбург умеет очаровать кайзера своим рифмоплетством и песнопениями. По сути своей он человек приличный, но его вовлеченность во всякие делишки и интрижки первых двух делает и его опасным».
Вальдерзее счел момент подходящим, чтобы раскрыть кайзеру глаза на «клеветника» Гольштейна. Тот не пожелал слушать: «Это невероятно. Я знаю Гольштейна очень хорошо, он отличный парень, абсолютно честный, как и Кидерлен-Вехтер, полностью предан мне, и, кроме того, он полностью в моих руках». Вальдерзее перенес свои обвинения на Эйленбурга, позже он записал: «Сам никогда не поверил бы, что он может зайти так далеко». К разоблачению троицы подключился еще один орган печати — «Ди цукунфт», подробно описывая роковую роль Гольштейна в трагедии фон Арнима. Гольштейн и Кидерлен- Вехтер не остались в долгу — они обвинили Хенкеля фон Доннерсмарка (предполагаемого автора статьи) в распространении лживых инсинуаций. Гольштейн вызвал его на дуэль. Еще одна дуэль состоялась между Кидерлен-Вехтером и журналистом Полсторфом; последний был серьезно ранен. Кидерлен-Вехтера поспешно отправили консулом в Гамбург. Это была своего рода репетиция большого скандала, позже затеянного Максимилианом Гарденом, — скандала, который до основания потряс весь «ближний круг» Вильгельма. Гарден был не тот человек, от которого можно было так легко отделаться.
В январе 1894 года пошли слухи о примирении кайзера с семейством Бисмарков и о смене канцлера. Говорили, что пост займет Вальдерзее, а Герберт Бисмарк станет министром-президентом Пруссии. Однако генерала вновь ждало разочарование. Герберта, правда, пригласили во дворец на ежегодную церемонию вручения наград, но кайзер не удостоил его и словом. Вальдерзее и баронесса фон Шпитцемберг упоминали о слухе: Вильгельм готов был вновь призвать Бисмарка, чтобы обеспечить прохождение через рейхстаг торгового договора, но после «жуткой сцены», устроенной ему матерью, отказался от этой идеи. Кайзер осуществил давнюю мечту Эйленбурга, назначив его послом в Вену. Но была договоренность, что этот пост займет Карл фон Ведель — кандидатура Эйленбурга оказалась полнейшей неожиданностью и для действующего посла, принца Рейсса, и для канцлера Каприви. Свое недовольство высказал и император Франц Иосиф.
VIII
Бисмарк не сдавался. Говорили, что он пойдет на примирение только при условии возвращения ему кресла канцлера. Все понимали — что-то надо было делать. Принц Альберт Прусский спросил своего кузена, Вильгельма II: «Если Бисмарк умрет до того, как Вы все с ним уладите, что скажет вечность?» Помог случай: в сентябре кайзеру доложили, что Бисмарк серьезно заболел. Вильгельм тотчас послал ему телеграмму в Варцин с пожеланиями скорейшего выздоровления и предложением переехать в любой из королевских замков по выбору, где ему будет обеспечен соответствующий уход. Более того, вслед за телеграммой он отправил к нему Куно Мольтке с письменным посланием и бутылкой вина из собственных погребов — Штейнбергер «Золотые ягоды» урожая 1862 года (эта разновидность рейнвейна из собственного поместья кайзера в Эльтвилле отличалась исключительно сладким вкусом; для ее изготовления брались самые зрелые ягоды, которые еще подсушивались, прежде чем идти под пресс; ныне, по законодательству 1971 года, эта марка изъята из обращения). Остряки назвали подарок «лакрицей от Каприви», однако на Иоганну, супругу Бисмарка, все это произвело должное впечатление. 22 января она писала сыну Вилли: письмо — «полно комплиментов… Его Величество узнали, что папино выздоровление затягивается, и, чтобы его ускорить, они шлют бутылку уникального рейнвейна, который можно найти только в их погребах. Ну, что ты думаешь обо всем этом, что ты на это скажешь, мой дорогой Вилли!».
Бисмарк не спешил раскупорить подарок кайзера. Говорят, он распил эту бутылку с редактором «Ди цукунфт» Максимилианом Гарденом, будущим инициатором самого громкого скандала в жизни кайзера. Бывший канцлер с иронией спросил журналиста: «Вы ведь столь же высокого мнения о кайзере, как и я, не правда ли, господин Гарден?»
Наконец накануне тридцатипятилетия Вильгельма примирение свершилось. Куно Мольтке было поручено доставить прибывшего в Берлин экс-канцлера во дворец. Бисмарк ехал в закрытой карете, его сопровождал принц Генрих. Гогенлоэ, наблюдавший сцену проезда Бисмарка к Берлинскому замку из окна российского посольства у Паризер-плац, куда его пригласил Шувалов, увидел немного: только неясный профиль, руки и бело-желтую фуражку Бисмарка. В собравшейся толпе раздавались отдельные выкрики «Хох! Хох!», но особого восторга он не заметил. Воспоминания других очевидцев рисуют несколько иную картину. Мари фон Бунзен отметила «радостное волнение» на лицах пожилых берлинцев. Она стояла в толпе у Люстгартена. Ей хорошо запомнился Вильгельм, который прошелся перед строем почетного караула.
Младшему Мольтке запомнились толпы народа у Бранденбургских ворот: «Повсюду счастливые лица, на них написано радостное ожидание». По некоторым оценкам, всего собралось 300–400 тысяч человек, и охрана у пятого подъезда дворца, куда должна была подъехать карета, начала проявлять признаки беспокойства. Все обошлось. Играл военный оркестр, почетного гостя во дворце встречали адъютанты и приближенные кайзера — оба Мольтке, Плессен, оба Арнима (один представлял армию, другой — флот), Шолль, Ханке, Зенден, глава гражданского кабинета Луканус.
Предназначавшиеся для Бисмарка дворцовые покои были уставлены цветами, но в последний момент Вильгельм распорядился вынести их в вестибюль: «Слишком сильный запах». Он «явно был возбужден, нервничал» — не хотел ударить лицом в грязь перед бывшим канцлером. Буквально до последнего момента продолжалась уборка: по личным указаниям затянутого в мундир гвардейца Вильгельма вновь и вновь протирали столы, выбивали ковры — словом, «царил хаос». Мольтке обратил внимание Филиппа Эйленбурга на старую программку спектакля, лежавшую на видном месте, на ней четко выделялось название — «Новый хозяин», — листок спрятали в сейф.
Протокол предусматривал: генерал фон Плессен представит Бисмарку свиту, затем экс-канцлер один пройдет в приемную кайзера. Однако, пока процессия двигалась по Унтер-ден-Линден, во дворец поступило сообщение, что с Бисмарком едет его сын Герберт. Кайзер отреагировал однозначно: присутствие третьих лиц нежелательно, пусть граф Герберт останется ждать перед приемной. Гофмаршал и его люди начали лихорадочно соображать, как выполнить указание кайзера, не нарушая правил
