Констанс слабо рассмеялась. Каждый смешок, отрезвляя, давил на нее чудовищным грузом.
— Мама…
— Да?
— Доктор утром хотел с тобой увидеться. Просил ему позвонить.
Миссис Лейн сорвала с куста таволги цветущую веточку и смяла в пальцах.
— Зайду внутрь и поговорю с ним. Где эта мисс Уэлан? Она что, просто высадила тебя на лужайку, когда я уехала — псам на милость и…
— Тш–ш, мама. Она в доме. У нее, знаешь ли, сегодня с полудня выходной.
— Да? Ну, сейчас же еще не полдень.
Шепот легко проскользнул наружу вместе с дыханием.
— Мама…
— Да, Констанс?
— Ты… ты вернешься? — Говоря это, она смотрела в сторону — смотрела в небо, обжигающе, лихорадочно голубое.
— Если хочешь, я выйду.
Она смотрела, как мать пересекла лужайку и вышла на посыпанную гравием дорожку к парадной двери. Шаги порывисты, как у маленькой стеклянной марионетки. Каждая худая лодыжка чопорно огибает другую, тонкие костлявые руки жестко покачиваются, хрупкая шея клонится набок.
Она перевела взгляд с молока на небо и обратно.
— Мама, — произнесли ее губы, но звук получился лишь утомленным выдохом.
Она едва прикоснулась к молоку. Два жирных пятна сползли с края стакана. Значит, она сделала четыре глотка. Дважды в хрустальной чистоте, дважды — с дрожью, закрыв глаза. Констанс повернула стакан на дюйм и погрузила губы в молоко с чистого края. Молоко прохладно и дремотно поползло ей в горло.
Когда миссис Лейн вернулась, на ней были белые нитяные перчатки, а в руках позвякивали ржавые садовые ножницы.
— Ты позвонила доктору Рису?
Женщина еле заметно двинула углами рта, словно сглатывая.
— Да.
— И?
— Он считает, что лучше всего — не откладывать поездку надолго. Не оттягивать — чем быстрее ты устроишься, тем лучше.
— И когда? — Она чувствовала, как подрагивает пульс в кончиках пальцев, вибрирует на прохладном стекле, будто пчела в соцветии.
— Как насчет послезавтра?
Дыхание сорвалось на горячие удушливые вздохи. Она кивнула.
Из дома донеслись голоса Мик и Говарда. Кажется, они спорили о поясах для купальников. Голос Мик перерос в визг. Затем звуки стихли.
Вот из?за чего она чуть не плакала. Она думала о воде: как вглядывается в ее гигантский зеленый водоворот, горячими руками ощущает ее прохладу, разбрызгивает ее долгими и легкими ударами. Прохладная вода — цвета неба.
— Ох, я чувствую себя такой грязной…
Миссис Лейн держала наготове ножницы. Она вскинула брови за охапкой белых цветущих ветвей.
— Грязной?
— Да — да. Я не была в ванне уже — уже три месяца. Меня тошнит от губки — как ею возят…
Мать присела подобрать клочок конфетной обертки, секунду тупо на него смотрела, а потом снова уронила на траву.
— Я хочу поплавать — чтобы прохладная вода вокруг. Это несправедливо — несправедливо, что я не могу.
— Тш–ш, — раздраженно прошипела миссис Лейн. — Тише, Констанс. Не надо нервничать из?за чепухи.
— И волосы у меня… — Она подняла руку к жирному узлу, свисавшему с затылка на шею. — Не мыты — месяцы — кошмарные мерзкие волосы, я от них с ума сойду. Я могу терпеть все — и плеврит, и трубки, и туберкулез, но…
Миссис Лейн так крепко держала цветы, что те безвольно съежились, будто устыдившись.
— Тш–ш, — безжизненно повторила она. — Это необязательно.
Небо пылало ослепительно — струи голубого пламени. Удушающие и убийственные для воздуха.
— Может, если их коротко обрезать…
Садовые ножницы неторопливо чикнули.
— Ну, если хочешь — думаю, я смогу их постричь. Ты правда хочешь коротко?
Она повернула голову и немощно потянулась выдернуть бронзовые шпильки.
— Да — совсем коротко. Отстриги все.
Сальные темные волосы тяжело свесились на несколько дюймов ниже подушки. В нерешительности миссис Лейн наклонилась и взяла их в горсть. Лезвия, вспыхнув на солнце, начали медленно продираться сквозь них.
Внезапно из?за кустов таволги появилась Мик. Голышом, не считая плавок, припухшая крохотная грудь отсвечивает на солнце шелковистой белизной. Прямо над круглым детским животиком впечатались две мягкие складки.
— Мама! Ты
Миссис Лейн брезгливо держала отстриженные волосы, некоторое время разглядывая их с той же пустотой на лице.
— Хорошо получилось, — весело сказала она. — Надеюсь, на шее пуха не осталось.
— Не осталось, — ответила Констанс, глядя на младшую сестру.
Ребенок протянул раскрытую ладошку.
— Мама, дай мне. Я могу набить ими чудненькую маленькую подушечку для Кинга. А можно…
— Не смей отдавать ей эту отвратительную дрянь, — сквозь зубы произнесла Констанс. Ее пальцы коснулись жесткой бахромы волос, затем рука утомленно упала, подергала травинки.
Миссис Лейн присела. Сдвинув белые цветы с газеты, завернула в нее волосы и оставила сверток лежать на земле возле кресла больной.
— Заберу, когда пойду внутрь…
Пчелы продолжали приглушенно жужжать в неподвижной жаре. Тени почернели, а рябь солнечного света, дрожавшая раньше под дубами, успокоилась. Констанс сдвинула одеяло до колен.
— Ты говорила папе, что я так скоро еду?
— Да, я ему звонила.
— В «Горные Вершины»? — спросила Мик, балансируя сначала на одной босой ноге, потом на другой.
— Да, Мик.
— Мама, это же там, куда ты ездишь к дядь–Чарли?
— Да.
— Это там, откуда он нам посылал кактусовые конфеты — давно–давно?
Морщины, тонкие и серые, как паутина, прорезали бледную кожу миссис Лейн вокруг рта и на переносице.
— Нет, Мик. «Горные Вершины» — это в другом конце Атланты. А то была Аризона.
— У них был вкус смешной еще, — сказала Мик.
Миссис Лейн снова начала торопливо срезать цветы.
— Я — мне кажется, я слышала, как твоя собака где?то воет. Иди займись им — иди — беги, Мик.
— Кинг не воет, мама. Говард на заднем крыльце учит его подавать лапу. Пожалуйста, не прогоняй меня. — Она положила руки на мягкий холмик живота. — Посмотри! Ты ничего не сказала про мой
