ФИЛИПП: Когда я развлекался с женщинами, а Молли была здесь, почему не послала меня к чертям?
СЕСТРА: Я это делала, просто ты не помнишь.
ФИЛИПП: Лучше бы я никогда не писал этой проклятой книги! Никогда не забуду дня, когда она вышла.
СЕСТРА: Что же произошло?
ФИЛИПП: Ничего. Полная опустошенность. Я думал, что никогда больше не смогу писать, и чувствовал себя опустошенным и напуганным.
СЕСТРА: Любой писатель, закончив книгу, думает, что никогда не напишет другой.
ФИЛИПП: Год, два, три я боялся что-нибудь написать, а потом, когда я кончил вторую книгу, ее так беспардонно раскритиковали!
СЕСТРА: Критики имели на тебя зуб. Я помню, как рвала и топтала рецензии.
ФИЛИПП: Не было такой гадости, которой не удостоилась моя вторая книга, как не было такой похвалы, которую бы пропустили, говоря о первой. Что же со мной произошло? Я не переставал удивляться. Что я такого сделал?
СЕСТРА: Я говорила, чтобы ты не принимал этого так близко к сердцу.
ФИЛИПП: Когда-то я восхищался писателями. Теперь, чем больше я их узнаю, тем меньше уважаю... Две тети - гомосексуалисты, да и остальные омерзительны. Они готовы опустит тебя в унитаз ради премии или возможности появиться на обложке журнала 'Тайм' - завистливые, бездарные, старающиеся так состряпать свои книги, чтобы они прошли на 'ура' и не противоречили великому Закону.
СЕСТРА: Какому закону?
ФИЛИПП: Закону умолчания. Закону чистогана.
СЕСТРА: Как ты можешь так говорить о писателях?
ФИЛИПП: Потому, что их знаю, я сам писатель. Но раньше я был доброжелательным. В молодости мне нравилось, когда мои друзья добивались успеха. Я вырезал хорошие рецензии, а плохих просто не замечал. Но сейчас, после стольких лет неудач, единственное, что еще может меня ободрить, это известие о чьем- либо сокрушительном провале. Я кормлюсь чужими бедами, потому что сам на успех уже не способен. Первое, что я читаю в газетах по утрам, это некрологи. Мой талант умер.
СЕСТРА: И где же он умер?
ФИЛИПП: Вопрос откуда он взялся? Не из головы...
СЕСТРА: Тогда откуда, Филипп?
ФИЛИПП: Из крохотного моторчика в душе. Теперь этот моторчик остановился.
СЕСТРА: Он может включиться снова.
ФИЛИПП: Я пытался работать. Лежа, стоя. Даже возле холодильника.
СЕСТРА: Зачем?
ФИЛИПП: Так работал Томас Вулф.
СЕСТРА: И тебе работалось?
ФИЛИПП: Нет. Я просто начинал есть. Лучше бы я умер, когда вышла 'Японская вишня'.
СЕСТРА: Наверное, это был самый великий день в твоей жизни.
ФИЛИПП: Лучше бы меня поразил гром или молния или что-нибудь другое, от меня не зависящее...
СЕСТРА: Как ты можешь так говорить, Филипп?
ФИЛИПП: Или искалечило бы вдруг так, чтобы я не нес бремя ответственности за все последующие годы. Но я ответственен за все эти годы, за медленное разрушение, за провалы. Я сам все сделал, хотя все произошло так незаметно, что и не заметил. Я один ответственен за свой провал. Я и только я.
Входит Молли.
МОЛЛИ: Я хочу поговорить с тобой, Филипп.
ФИЛИПП: Поговорим позже.
МОЛЛИ: Мне надо кое-что тебе сказать.
ФИЛИПП: Ну, тогда скажи.
СЕСТРА: Я пойду наверх и успокою маму.
Уходит.
МОЛЛИ: Я собираюсь тебя оставить, Филипп.
ФИЛИПП: Почему?
МОЛЛИ: Из-за Джона.
ФИЛИПП: Из-за этого строителя! Он надоест тебе в течение суток.
МОЛЛИ: Он никогда мне не надоест. Мы с Джоном любим друг друга. Джон собирается построить нам прекрасный дом с водопроводными трубами, пересекающими пол.
ФИЛИПП: Ты свернешь себе шею.
МОЛЛИ: Я имела в виду не пересекающие пол, а проходящие под ним. Прекрасный дом, новый, солнечный.
ФИЛИПП: Ты нужна мне. Я нужен тебе. Это так просто.
МОЛЛИ: Совсем не просто.
ФИЛИПП: Ты хочешь, чтобы я умер?
МОЛЛИ: Нет, Филипп, нет.
ФИЛИПП: А я без тебя умру. Ты этого не понимаешь?
МОЛЛИ: Нет.
ФИЛИПП: Вспомни мотель 'Стратфорд Армс', там мы занимались любовью с утра до вечера.
МОЛЛИ: Не надо!
ФИЛИПП: И ты лежала на кровати, упиваясь своей наготой.
МОЛЛИ: Пожалуйста, ради Бога, Филипп.
ФИЛИПП: А я стоял голый на пороге. И вдруг ты сказала: 'Парис. Имя'.
МОЛЛИ (вспыльчиво): Из уважения к приличиям, оставь Париса в покое.
ФИЛИПП: Господи, при чем здесь приличия?
МОЛЛИ: Позволь мне уйти.
ФИЛИПП: Я слаб, а ты стала сильной. Почему?
МОЛЛИ: Потому что снова полюбила.
ФИЛИПП: Ты не можешь меня бросить. Ты должна меня любить.
МОЛЛИ: Пока я была ребенком, я еще могла жить с тобой. Ты мог побить меня, а на следующий день я снова тебя любила. Мы были, как дети, Филипп. Сексуальны, но примитивны, как дети.
ФИЛИПП: Вспомни выпускной бал.
МОЛЛИ: Не хочу.
ФИЛИПП: Тебе придется.
МОЛЛИ: Нет.
ФИЛИПП: Ритм танца. Барабаны и трубы. Желание.
МОЛЛИ: Не хочу. Не хочу вспоминать.
ФИЛИПП: Вспомни куст шиповника.
МОЛЛИ: Нет, Филипп, нет.
ФИЛИПП: И постель изо мха, которую я соорудил потом.
МОЛЛИ: Я все помню. Затоптанные конфеты, разбросанные консервные банки. Рассвет после бала. Моя диадема была сломана. Платье порвано.
ФИЛИПП: Это был день нашей свадьбы.
МОЛЛИ: Очень давно... я была еще ребенком.
ФИЛИПП: Как ты орала и скандалила, пока я на тебе не женился!
МОЛЛИ (тяжело глядя на Филиппа): Я помню бал и все остальное. Я помню наперечет, как ты бил меня
