Тымкар проснулся перед утром. Все в яранге спали. Какая-то сила заставила его подняться, выползти в наружную часть яранги.
Солнце еще не взошло, было свежо, сыро. Ни о чем не думая, он взял свой багор с костяным крючком на конце, деревянную закидушку, нашел шапку и вышел.
Когда в Энурмино все проснулись, Тымкар был уже далеко.
Переправившись на плоту через лагуну, он нашел место, где они сидели у костра с Богоразом, присел. Ему казалось, — он видит этого таньга с длинным носом и большим лбом. Все разговоры с ним перебирал в памяти Тымкар. Как он хотел бы расспросить сейчас умного таньга о дороге к счастью, которого тот ему пожелал! Но опрашивать было некого. Даже следов костра не осталось после непогод и снегов.
В этот осенний день Владимир Богораз находился в бухте Строгой.
Кроме чукчей здесь жили и русские: несколько старателей и охотников, женившихся на камчадалках или чукчанках, купец с работниками и ссыльный поселенец Кочнев. Богораз остановился у него.
Ссыльного звали Иваном Лукьяновичем, чукчи именовали его «Ван-Лукьян». Роста он был невысокого, сложен ладно, во взгляде пытливых глаз чувствовалась твердая воля. Богораз присмотрелся к чертам лица Кочнева: крутой подбородок, развитые скулы, прямой, но широкий нос. В своей черной рубахе-косоворотке этот ссыльный напоминал Богоразу волжских сплавщиков леса.
История жизни Кочнева коротка. Родился он не на Волге, как предполагал Богораз, а в устье Печоры, в семье рыбака. Один из сосланных туда революционеров обучил его грамоте, а потом, обнаружив в нем недюжинные способности, подготовил в университет и, используя свои сохранившиеся в столице связи, помог поступить на медицинский факультет. Но так как учил он его не только тому, что предусматривалось программами, то с последнего курса Кочнева исключили из университета, подержали в Орловском централе, судили, а затем выслали на поселение в Колымский округ.
С детства полюбив Север и море и пользуясь ходатайством местного купца о присылке хотя бы малоблагонадежного лекаря в бухту Строгую, он и забрался сюда — подальше от докучливых властей. Из плавника и шкур построил домик в одну комнату, обложился книгами, готовый к многолетнему изгнанию.
Ко времени встречи с Богоразом он отбыл лишь два года наказания и сейчас с пароходом ждал жену.
Все это Иван Лукьянович запросто рассказал о себе Богоразу в первый же день их встречи.
Такая доверчивость и взволнованная откровенность несколько удивили тогда Владимира Германовича. (Он не предполагал, что Кочнев не только слышал о нем в Петербурге, знал о его прошлой принадлежности к партии «Народная воля», ссылке и научных изысканиях на Чукотке, но знал также кое- что и из того, что было известно лишь очень немногим его товарищам). Однако умудренный жизнью, Богораз не спешил следовать примеру этого молодого человека.
— На какие же средства вы живете? — спросил Владимир Германович.
Ссыльный метнул на него настороженный взгляд, но колючие искры тут же угасли, и он ответил:
— У меня ружье, и я добываю себе кое-что. Ведь море и тундра так богаты! Не скрою также: меня поддерживают местные жители. Иногда как медика приглашает купец. Хожу. А главное, — он снова взглянул на собеседника и закончил: — Главное, конечно, в том, что мне помогают товарищи из столицы.
— Вы слишком доверчивы, молодой человек, — укоризненно заметил ему Богораз. — Об этом говорить не следует.
— Принимаю. Но я слышал о вас еще в Петербурге, — снова сказал Кочнев. — Мне и сюда писали, что вы на Чукотке.
Брови Богораза шевельнулись.
— Кто вам писал обо мне?
— Ну, этого я не скажу. Ведь вы сами только что…
— Правильно. И не нужно никого называть, — улыбнулся бывший ссыльный.
Кочнев слегка волновался. Эта встреча была так неожиданна и так радостна для него, живущего здесь, в этой страшной глуши! Письма приходили раз в год. А тут перед ним оказался живой человек из столицы, который мог бы так много рассказать ему. Ведь в России бурлила жизнь — он это знал.
— Владимир Германович, будем откровенны, я сослан, вы это знаете. А ведь ссылают, как правило, не царедворцев, — начал он.
Но тут в дверь постучали. Хозяин вышел. Через минуту он вернулся и начал поспешно одеваться.
— Вы оставайтесь. Я быстро, — он приоткрыл походный ящик с медицинскими инструментами. — Подросток прострелил другому плечо. Извините, — и он скрылся за дверью.
Богораз посмотрел в окошко вслед ему.
Худощавый, подвижной, «Ван-Лукьян» обогнал посыльного, который едва поспевал за ним.
В жилище Кочнева вместо кровати стоял топчан из необтесанных жердин, матрац и подушка были набиты сухой травой; заставленный книгами грубый стол на двух ножках приколочен к стене; полка из связанных прутьев прогнулась от вороха бумаг, журналов, книг. Два толстых круглых полена служили стульями. Кресло, обтянутое со всех сторон — сверху донизу — шкурой белого медведя, не отличалось изяществом форм и вероятно было изготовлено тоже из бревен и жердин, ибо оказалось тяжелым, как сундук с железом, но определенно понравилось этнографу, когда он сел в него.
Обращало на себя внимание и то, что, несмотря на отсутствие в доме женщины, комната содержалась с безупречной опрятностью. Кастрюля и чайник были вычищены, хотя пища, по-видимому, приготовлялась над жирником или в топке печи из необожженного кирпича. На столе все находилось в строгом порядке. Потертые в дороге чемоданы и крестьянский сундучок (наверное, с ним Кочнев приехал в столицу с Печоры) были аккуратно прикрыты газетой.
Кроме медицинских пособий и беллетристики, на столе лежали книги об Америке, по философии, праву, искусству — с обилием пометок на полях. Раскрыв одну из них, Богораз начал читать помеченные ссыльным места и самые пометки.
Уже смеркалось, когда вернулся хозяин.
— Пустяки, — еще с порога произнес он, — Сквозная, Ключица цела. Через пятнадцать дней он будет у меня как новенький.
— Я вижу, вы нашли себе здесь настоящее дело. — Владимир Германович помолчал. — Да, помогать людям, не чувствовать бесполезности своего существования, верить в будущее, трудиться для него — это великое счастье.
Кочнев поставил в уголок ящичек с инструментами, снял шапку и куртку из нерпичьих шкур, вымыл руки и уселся на полено, усадив гостя в кресло.
— У вас, Иван Лукьянович, хорошие книги.
— Мало, мало! Я с таким нетерпением жду приезда Дины. Уж она-то привезет мне все необходимое!
— Ваша жена?
— Да. Вы знаете, это настоящий товарищ! Ее не испугает мое жилище, хотя она и привыкла к столичной жизни. Вы знаете, она… ах, что ж это я? Давайте пить чай, ведь вы голодны, я совсем забыл, — он зажег жирник и подвесил над ним чайник.
— Вы много читаете об Америке?
— Читал. Да, да. Интересовался Америкой.
— Жил я в этой Америке, видел, как бедствуют там люди. В Сан-Франциско, в Номе и в других местах многие русские мечтают о возвращении на родину. Прошлый год встретился мне у пролива этакий старообрядец с Аляски… Устюгов, — вспоминая, Богораз нахмурил лоб, — Василий Устюгов. Так вот, он приехал сюда в качестве проспектора «Северо-Восточной компании» на заработки, чтобы затем с семьей выехать в Россию. А ведь он и родился там!
Америка, Америка… Еще в пути на Колыму Иван Лукьянович подумывал о нелегальном возвращении в столицу через западное полушарие. Однако сейчас от этой мысли отказался. В Петербурге достаточно
