На прощание Бабс растягивает губы в подобие извиняющейся улыбки и закрывает за собой дверь: очень осторожно, практически беззвучно.
Нетвердой походкой кое-как добираюсь до кухни: такое ощущение, что мне всадили пулю в грудь. Первое, что бросается в глаза, — кофейная кружка с надписью «Молодожену»: ободок испачкан самодовольным красным поцелуем. С силой швыряю кружку об пол, наблюдая, как молочно-кофейная лужа расползается по кафельным плиткам. Затем — спокойно, методично — собираю осколки и выбрасываю в мусорное ведро. Посасывая окровавленный палец, апатично бормочу: «Это всего лишь царапина».
После того, как на полу не остается ни единого пятнышка, звоню Крису. Дожидаюсь сорокового гудка, выжидаю пять минут, — и звоню снова. Перезваниваю на мобильный, но его трубка выключена. Звоню ему домой — снова, снова и снова, — тыкая пальцем в кнопку повтора словно поломавшийся робот.
На шестнадцатой попытке он отвечает.
— Ты что, только пришел? — выпаливаю я.
Господи, а вдруг он все это время был в ванной? И почему я всегда начинаю думать
— Да, только что, — отвечает он.
— Можно, я приеду к тебе? — выдыхаю я и сползаю на пол, не в силах удержаться на трясущихся ногах.
Помедлив немного, Крис отвечает:
— Да у меня тут полный дурдом.
И ты, дорогой, сейчас как раз говоришь с его потенциальным пациентом.
Сжимаю пальцы в кулак и изо всех сил стараюсь придать голосу живость и легкость.
— Я не буду мешать, — заливаюсь я так, будто не стою сейчас на арене Колизея, в окружении свирепых львов и мне безразлично, поднимет Крис большой палец вверх или опустит вниз.
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем он начинает смеяться и говорит:
— Не могу вам отказать, принцесса. Давай, подъезжай.
Записываю адрес и довольно ухмыляюсь. Нет, Бабс, ты не права. Я могу сказать «нет» своей маме. Я могу сказать «нет» кому угодно.
Глава 8
Если ты год встречаешься с парнем, а он все не делает тебе предложение, — бросай его к чертовой матери. Он попусту убивает твое время. Когда мне было двенадцать, мама твердила об этом почти каждый божий день (не понимая, что девчонки, которым еще нет двадцати одного, встречаются с парнями
— И… и кто же… — Даже моя мама, обладающая социальной деликатностью сучки в период течки, не может заставить себя закончить вопрос, который прояснил бы тайну использованного презерватива.
Мы молча крошим пищу по своим тарелкам и внутренне умираем миллионом разных смертей. (Хотя то, что лежало в моей тарелке, раскрошить было не так-то просто: не спрашивая моего мнения, мама заказала для меня огромное, сочное датское пирожное — кричаще яркую сладость, от которой я, возможно, пришла бы в восторг, будь мне, скажем, лет пять с половиной.)
— И кто же — что? — бормочет Тони, набивший рот яблочным пирогом.
На нем солнечные очки «Катлер & Кросс», не переодетая со вчерашнего вечера дорогая рубашка и стильные «Ливайсы». «Сумасшедшая ночка в „Метро“, — громко оповестил он нас по прибытии, — с Ноэлем Галлахером[19]», — бахвальство, понапрасну растраченное на посетителей кондитерской, которые, возможно, и впечатлились бы, проведя Тони сумасшедшую ночку, скажем, в «Блумс» и, скажем, с Фрэнком Синатрой.
— Дело в том, что мы с Солом друг другу не подходим, — говорю я извиняющимся тоном. — Сейчас у меня новый и очень хороший парень.
Если бы мама истолковала слово «новый» не как «очередной», а как «современный», т. е. тот, кто «сам гладит одежду, посещает групповые занятия у психолога и не стесняется в открытую обсуждать свои чувства», меня бы это вполне устроило. Но, к сожалению, не похоже, чтобы ее мозг переработал мою информацию столь глубоко и тщательно.
Мама вздрагивает.
— Ты совершенно о себе не думаешь, — вздыхает она. — Я уже не знаю, что с тобой делать. Ты только посмотри на себя! Ну и видок!
Этот трюк мне хорошо известен. Когда мама не согласна со мной, она притворяется, будто ничего не слышала. А вместо ответа начинает цепляться ко мне по поводу и без повода. И лишь потом, когда обида выкипит и мое чувство собственного достоинства сравняется с нулем, мама неожиданно набрасывается на мое первоначальное заявление, разбивая его в пух и прах. Думаю, схожий метод применяют к заложникам террористы.
Тони приподнимает свои темные очки. С волнением ловлю его взгляд: вчера Крис сказал, что я одеваюсь, точно какая-нибудь библиотекарша, и потащил меня в магазин, где убедил приобрести желтую футболку с тигром на груди и широченную серую юбку из плащовки.
—
Благодарно улыбаюсь брату. Наши совместные воскресные завтраки в кондитерской раз в месяц — всегда тяжелое испытание, но они стали семейной традицией. Что в общем-то одно и то же. Зато у мамы появилась возможность выяснять про нас все, не вламываясь в наши дома.
— Итак, кто же он? — спрашивает она сухо.
Тони лихо свистит и щелчком пальцев подзывает официантку: заказать еще горячего шоколада.
— Его зовут Крис, — отвечаю я кротко, как ягненок. — Крис Помрой. Он был у Бабс на свадьбе.
— Что?! — восклицает мама. — Не тот ли, кого назвали в честь пуделя?
Плотно стискиваю зубы. Да она готова раскритиковать даже радугу за то, что та кривая, и, хотя я уже привыкла, на сей раз меня это страшно раздражает.
— Он старый друг Саймона. И работает в музыкальном бизнесе, — добавляю я, намеренно повышая голос, так как внимание Тони начинает куда-то уплывать.
— Да? — оживляется Тони. — И чем он там занимается?
Отхлебнув кофе, я говорю:
— Он сидел за нашим столом, помнишь?
Тони отрицательно трясет головой.
— Так чем он там занимается?
— Было бы здорово, если б вы двое познакомились поближе. Он… менеджер группы. Называется, э- э, — неожиданно для себя оскопляю их: — «Монстры».
Тони фыркает.
— Впервые слышу.
Моя левая рука инстинктивно тянется к волосам.
— Я на днях рассказывала ему о тебе, — говорю я, — и он… очень впечатлился…
— Группа, естественно, без контракта, так?
— Да. Но мне кажется, вы друг другу понравитесь. Он такой увлеченный, и его парни тоже, мы были вместе вчера вечером, они выступали в «Красном глазе»…
— Приплатили, чтоб их впустили?
— Э-э, я не знаю, но было очень здорово, правда, и Крис сказал, что публика реагировала даже