Семейная терапия

что эта врожденная склонность к самоактуализации (Rogers, 1951) сталкивается с социальным (Marcuse, 1955) и семейным (Laing, Esterson, 1970) противодействием. Общество применяет репрессивные меры для укрощения инстинктов человека, чтобы сделать их пригодными для жизни группы. К несчастью, требуемый обществом самоконтроль достигается ценой «избыточного подавления» (Marcuse, 1955), так что человек утрачивает эмоциональную жизнеспособность. Семья контролирует своих членов, чтобы достичь покоя и тишины, увековечивая устаревшие семейные мифы (Gehrke, Kirschenbaum, 1967) и используя мистификацию (Laing, 1967), которая отчуждает детей от их переживаний.

В идеальной ситуации эти контролирующие меры не избыточны и дети растут в атмосфере поддержки, направленной на их чувства и творческие импульсы. Родители слушают детей, принимают их эмоции и подтверждают их переживания. Аффект оценивается и воспитывается; у детей поощряются яркие переживания и выражение полного спектра эмоций (Pierce et al., 1983).

Психическое здоровье рассматривается как непрерывный процесс роста и изменения, а не статическое или гомеостатическое состояние. Кроме того, здоровая семья справляется с напряжением, объединяя ресурсы и вместе решая проблемы, а не сваливая их все на одного члена семьи. Нормальная семья, с точки зрения экспериенциальных терапевтов, поддерживает рост и опыт личности.

Вообще, экспериенциальные терапевты описывают семью как место для общих переживаний. Функциональная семья поддерживает и поощряет самые разнообразные переживания; дисфункциональная семья сопротивляется их осознанию и притупляет реакции.

С экспериенциальной точки зрения, корень семейных проблем – отрицание импульсов и подавление чувств. Дисфункциональные семьи застревают на самозащите и избегании (Kaplan, Kaplan, 1978). Они ищут безопасности, а не удовлетворения (Sullivan, 1953). Такие семьи функционируют механически. Они выдвигают много жалоб, но их главная проблема заключается в том, что они подавляют эмоции и желания. Лэинг (Laing, 1967) охарактеризовал это как мистификацию , ответственность за которую он возложил на родителей. Но родители, конечно, не злодеи, и это процесс порочного круга. Кемплер (1981) тоже говорил, что давление семьи, которая требует преданности и согласия, мешает членам семьи сохранить верность самим себе.

Согласно Витакеру (Whitaker, Keith, 1981), нет такой вещи, как брак, – просто два «козла отпущения» выходят из семей, которые пытаются увековечить сами себя. Каждый запрограммирован на то, чтобы повторить свою исходную семью; вместе двое должны проработать этот конфликт двух родительских семей. Чувствуя беспомощность и фрустрацию, они еще сильнее хватаются за то, что им знакомо, усугубляя, а не решая свои проблемы. Каждый не приемлет поведения другого. На фоне такой борьбы за контроль один из супругов может показаться больным по сравнению с другим. Но, как считал Витакер (1958), степень нарушения у супругов почти всегда одинакова, даже если поначалу кажется, что это не так. Пары, которые в конечном счете остаются вместе, достигают некоторого примирения. Компромисс или односторонняя уступка уменьшают прежний конфликт. Дисфункциональные семьи, боящиеся конфликта, жестко соблюдают свою структуру и режим, выработанные в совместной жизни. Пройдя неприятную стадию расхождения, они теперь цепляются за единение.

Экспериенциальные терапевты полагают, что атмосфера эмоциональной монотонности вызывает симптомы у членов семьи. При этом они часто замечают патологические аспекты «нормальных» явлений. Витакер (Whitaker, Keith, 1981) говорил о «синдроме одинокого отца», «синдроме материнской усталости от борьбы», «синдроме неверности» и «синдроме ребенка с родительскими функциями». Эти «нормальные» проблемы интересуют экспериенциальных семейных терапевтов наравне с симптомами идентифицированного пациента. Экспериенциальные терапевты также выделяют незаметные для культуры виды патологии, такие как ожирение, курение, чрезмерная привязанность к работе. Эти симптомы семейных проблем остаются «невидимыми», потому что расцениваются как нормальные.

Дисфункциональные семьи не способны к независимости или реальной близости. Они не знают себя и не знают друг друга. Коренная причина этого – отчуждение от опыта, что Кемплер (1981) называет «астигматичным осознанием». Их общение ограниченно, потому что ограниченно осознание.

Витакер также говорил о семейной патологии как о результате тупика во время переходного периода жизненного цикла или при столкновении с изменениями. Хотя эта идея отнюдь не нова, она не противоречит акценту этой школы на необходимости изменений и гибкости. Не меняться перед лицом изменившихся обстоятельств – сомнительная и даже разрушительная позиция.

Сатир подчеркивала роль разрушительной коммуникации в подавлении чувств и выделяла четыре нечестных способа коммуникации: обвинение, уступчивость, иррелевантность и чрезмерная рассудительность. За этими паттернами неаутентичной коммуникации скрывается низкое самоуважение.

Когда экспериенциальные методы применяются для терапии семейной системы (а не к отдельным людям, собранным в группе), цель личностного роста объединяется с целью укрепления семейного союза.

Экспериенциальные терапевты подчеркивают эмоциональную сторону человека: творческий потенциал, спонтанность и способность играть. Витакер настаивал на «безумии» – нерациональном, творческом переживании и функционировании как на собственно цели терапии. Если семья позволит себе стать немного безумной, полагал он, наградой за это станет увлеченность, эмоциональность и спонтанность.

Использование эмпатических техник во время психотерапевтического сеанса дает каждому члену семьи возможность полностью реализовать свой потенциал. Психотерапевт работает «всей своей личностью». Он показывает пример личностного роста, служит источником ресурсов для развития конгруэнтной коммуникации в семье. С целью улучшения семейной коммуникации психологи специально работают с различными паттернами взаимодействия членов семьи. Перечислим основные правила общения, сформулированные Вирджинией Сатир (Сатир, 1999):

1. Членам семьи следует говорить о своих мыслях и чувствах от первого лица.

2. Каждому члену семьи предлагается занять «я»-позицию. Для этого человек использует «я»-утверждения, которые указывают на то, что он отвечает за себя, стимулируют окружающих выражать свои чувства и облегчают примирение с разногласиями.

3. Каждый должен ориентироваться на уровень понимания других членов семьи. Все элементы сообщения должны быть конгруэнтны: слова, выражение лица, положение тела и тон голоса.

Описывая цели терапии, экспериенциальные клиницисты выделяли ценность самого переживания. Витакер (1967), например, воспринимал терапию в целом как процесс расширения спектра переживаний, что, как он полагал, ведет к росту.

Считается, что новые переживания членов семьи уничтожают патологическое слияние, разрушают устойчивые ожидания и стимулируют осознание – и все это поддерживает индивидуализацию (Kaplan, Kaplan, 1978). Большинство семейных терапевтов считают, что повышение чувствительности и личностный рост служат более общей цели – улучшают функционирование семьи. Некоторые экспериенциальные семейные терапевты не говорят прямо о семейно-системной цели и посвящают ей относительно мало внимания; другие считают, что индивидуальный рост связан с семейным, и поэтому больше работают с семейной интеракцией. Витакер (Whitaker, 1976) полагал, что семьи приходят на терапию, потому что не способны к близости, а следовательно – не способны к индивидуации. По его мнению, помогая членам семьи восстановить потенциал проживания опыта, он также восстанавливает их способность заботиться друг о друге.

В работе экспериенциальные клиницисты используют эвокативные (вызывающие чувства и воспоминания) техники и силу собственной личности. Жизненность, или витальность, терапевта как личности – один из главных ресурсов терапии; жизненность встречи – другая. Предполагается, что сильный персональный опыт помогает установить прямые и окрашенные заботой отношения между всеми членами семьи.

Поскольку тут ценится выражение эмоций и глубокие переживания, терапевты высоко ценят тревогу и ее провоцируют, чередуя это с теплой поддержкой. Таким образом, они помогают членам семьи идти на риск: отбросить защиты и открыться друг другу.

Предполагается, что экзистенциальная встреча – существеннейшая часть психотерапевтического процесса (Kempler, 1973; Whitaker, 1976). Эта встреча предполагает взаимность; вместо того чтобы скрываться за ролью специалиста, терапевт должен быть настоящим человеком, который катализирует изменение, используя свое личное воздействие на семью.

Терапевту рекомендуют обращать внимание на собственные реакции на семью. Не чувствует ли он тревогу, злость или скуку? Найдя эти реакции, о них следует рассказать семье. Позиция терапевта такова: оставаясь «реальным человеком», открытым, честным и спонтанным, он учит членов семьи делать то же самое. Экспериенциальный терапевт доверяет себе как барометру, который позволяет