Укусы с расчетом
У геккончика — забавные глаза, желтые в мелких узорах, с узким щелевидным зрачком. Он сидит на стволе каратуранги. Застыл, уставил на меня свой странный взгляд. Если снимать голову геккончика крупным планом — настоящий крокодил. Я осторожно к нему приближаюсь, стараясь двигаться медленно и плавно. Пока прилаживаюсь к съемке, на него садится большой коричневый комар Аэдес флавесценс, быстро шагает по спине ящерицы, усаживается на самом затылке и деловито вонзает в голову свой длинный хоботок. Вскоре его тощее брюшко постепенно толстеет, наливается красной ягодкой. Комар ловко выбрал место на теле геккончика, наверное, обладает опытом предков и кусает с расчетом. На затылке его не достанешь ничем. Бедный геккончик терпит, пытается достать ножками, да не может.
И не только одни комары такие умельцы. Клещи присасываются к телу животных гам, где их достать трудно или невозможно. Так же поступают слепни. А тот, кто из почитателей крови не постиг этого искусства, отметается жизнью, остается голодным и не дает потомства.
И этот процесс отбора неудачников происходит все время, беспрерывно, не будь его — не было бы и этого поразительного совершенства.
Фотография-загадка
Множество насекомых в полете жужжат крыльями. И хотя для некоторых из них это гудение лишено смысла, воспринимают его как определенные звуковые сигналы. Вероятно, поэтому жужжание крыльев самок отличается от жужжания крыльев самцов. А как стало известно, самцы многих одиночных пчел и крупных мух разыскивают подруг преимущественно по звуку. Тут, как говорится в народной пословице, «я милого узнаю по походке».
Пение крыльев может быть разнообразным, выразительным и довольно громким. Нудный писк комара-самки Кулекс пипиенс — это вибрация крыльев с поразительной быстротой около 500 взмахов в секунду. Заслышав его, вегетарианцы-самцы тотчас же летят на поиски своих питающихся кровью подруг. В это время даже громкий шум не мешает их поискам. Сейчас пытаются делать ловушки-пищалки на самцов комаров.
Колебание крыльев, а также тон и тембр жужжания у различных насекомых имеют множество оттенков. Комары взмахивают крыльями 300–600 раз в секунду, осы — 250, пчелы — 200, мухи — 150–190, шмели — 130–170, слепни — 100, божьи коровки — 20, майские жуки — 45, стрекозы — 38, саранча — 20, бабочки — 10–12. Домашняя муха исполняет в полете только одну ноту «фа», а ее крылья колеблются 354 раза в секунду, ни больше ни меньше (21 240 раз в минуту!). Хрущи, шмели грозно гудят, от крыльев бабочек исходит нежный, но хорошо различимый шорох.
Все же поразительно, с какой быстротой способна сокращаться мускулатура насекомых.
Вечерами у рек и озер в тихую и теплую погоду летают рои ветвистоусых комариков. Они не имеют никакого отношения к комарам, питающимся кровью. И взрослые ничем не питаются. Их личинки выводятся в воде. Комарики во время полета в воздухе совершают различные фигуры высшего пилотажа. И что удивительно, несмотря на го, что рой их довольно густ, а число участников более тысячи, никогда не сталкиваются.
Как-то я вздумал вечером сфотографировать их при помощи лампы-вспышки «Чайка». Продолжительность ее вспышки — одна двухтысячная доля секунды. В темноте ни о какой наводке на резкость думать не приходится. Надел промежуточное кольцо, установил фокус примерно на двадцать сантиметров и сунул фотоаппарат в самую гущу роя комариков. Кто-нибудь да попадет в фокус! Сверкнет лампа-вспышка в темноте — весь рой будто из множества ярчайших искорок. Думалось, что крылья в полете должны получиться четкими. И вот фотографический снимок. На нем отчетливо видно, как крылья во время вспышки успели сделать полный взмах, если не более! Неужели комарики машут крыльями с быстротой еще большей, чем до сего времени было известно? По-видимому, вибрация крыльев в полете у насекомых совершается совсем по-иному, нежели мы думаем, а песня крыльев летящего насекомого не может служить признаком количества взмахов этого удивительного и загадочного летательного аппаратика.
Голубая корова
Сколько трудов стоило нам пробраться по скверной горной дороге в этот чудесный уголок леса. Маленький «Запорожец», переваливаясь с боку на бок, полз по камням, забирался на крутые подъемы.
Близился вечер, на устройство бивака оставалось мало времени. А утром, когда в глубокое ущелье заглянуло солнце и засверкало на пышной зелени, лес зазвенел от птичьих голосов, мы услышали отчаянный лай. Наш маленький спаниэль отважно сражался со стадом коров. Животные шли без пастуха снизу вверх, упрямо и настойчиво, и сколько мы их не прогоняли, не желали возвращаться обратно. Видимо, по этому глухому ущелью проходил их хорошо освоенный маршрут.
Со стадом коров появилось великое множество назойливых мух и слепней. Мухи бесцеремонно лезли в глаза, щекотали лицо, пытались забраться в уши, за ворот рубахи. Слепни, как всегда, незаметно присев на уязвимое местечко, неожиданно вонзали в кожу свой массивный острый хоботок.
Тогда мы сдались, прекратили сопротивление, коровы медленно и величественно прошли гурьбой мимо нашего бивака вверх по ущелью — по узкой полоске земли между рекой и крутым склоном горы и надолго исчезли. Сразу стало легче на душе, исчезли и назойливые мухи и кусучие слепни.
Впрочем, как исчезли?
Как — мы сразу даже не заметили. Наш «Запорожец», стоявший немного в стороне от палаток, кишел от великого множества роившихся вокруг него насекомых. Казалось, все мухи и слепни, сопровождавшие стадо, набросились на нашу маленькую голубую машину. Крупные слепни Гибонитра Туркестана бесновались вокруг нее, с налета стукались о металл, усаживались на него на секунду, чтобы снова взмыть в воздух. Рои мух крутились вместе со слепнями, образовав что-то наподобие многочисленной и шумной свиты.
Что привлекало всю эту жаждующую крови, слез и пота компанию к сочетанию металла и пластмассы, к этой бездумной «голубой корове»?
Удивительней всего было то, что эта компания назойливых кровососов забыла нас. Ни одна муха уже не надоедала, ни один слепень не досаждал. Все они, будто зачарованные, не были в силах оторваться от своей странной добычи, околдованы ею, все внимание их было поглощено этим необычным «существом».
