многозначительно коснулся своей раны на щеке. – Но потом он забыл об этом и едва не поплатился жизнью.
Борсек насупился, и Бужата понял: вряд ли стоило еще раз напоминать ему об этом поражении.
Днем Бужата решил сходить в Турьево городище, где у земляного вала на закатной стороне осели наезжие купчины и вели торги. Брагода высказал было по этому поводу беспокойство, но Бужата только улыбнулся в ответ. Ничем не пронимаемая его самоуверенность начала цеплять борсека за живое. Он подошел к Бужате и протянул пригоршню серебра.
– Вот возьми, хотя ими и не откупишься от кнезовой стрелы…
Приученный к особому порядку боя, порядку, без которого борсек давно бы распрощался с жизнью, Брагода и мир сводил к четким, различным и неизменным устоям. Брагода знал, что рано или поздно ночной разлад с Искором как-то напомнит о себе. Но возвращаться в логово зверя сейчас, по-живому, было неразумно. И не то чтобы борсек боялся за своего товарища, нет. Просто такого быть не должно!
Бужата же, напротив, получил бы несказанное удовольствие от возможной встречи с риксовыми людьми. Кто-то из них обязательно его увидит и донесет Искору. Даже если рикс соберется затеять драку, то он, Бужата, не станет этого дожидаться. Просто сторгует свое и уйдет.
К концу дня Бужата привел двух фракийских лошадок. С виду они были неказисты, не чета риксовым жеребцам, но Брагода остался ими доволен. Бужата хлопотал вокруг кобыл и цри этом старательно обходил взглядом Брагоду. Неожиданно он обернулся к борсеку и после некоторого раздумья сказал:
– Я хотел бы видеть тебя своим братом. Может быть, в твоем сердце найдется место для рода Одара Железное Сердце?
Брагода посмотрел в глаза Бужаты, и взгляд его оказался красноречивее слов: когда один воинский род соединяется с другим, принимая в младшее свое колено чужую дочь, оба они соединяют кровь, но не свое оружие. Но когда воины двух великих семей становятся побратимами, они соединяют свое оружие, жизнь и честь сразу. Кровные братья не могут поднять руку друг на друга, это преступление богопротивно и родоотступно.
Но названые братья должны стать кровниками.
Над ритуалом ворожил Хорат. Он соединил кровь из надрезанных вен обоих воинов, посыпал ее пеплом и произнес заклинание. Бужата, младший по возрасту, но одолевший борсека в единоборстве, должен был стать старшим по братанию. Трудно давалась борсеку роль младшего, он никогда ни под кем не ходил, но родовые устои сломили сопротивление его сердца.
– Я, Брагода, рожденный от Вука, ведущего свой род от Оркса Бешеного, рожденного от Красного Волка, ведущего свой род от Сварожичей, отдаю тебе кровь своего рода и беру тебя братом… старшим.
По обычаю, воины обменялись оружием. Брагода держал меч, поглаживая ладонью его холодное лезвие, и не мог избавиться от мысли, что именно это оружие впервые принесло ему неудачу. Возможно, оно и не могло повернуться против своего хозяина, предать его.
Эх, как бы борсеку сейчас хотелось в это верить! И он, конечно, верил, не допуская, что Бужата мог знать и уметь нечто такое, что Брагоде было неизвестно. Но сомнение, этот извечный враг любой истины, подтачивало тщеславие борсека.
– Его имя – Радага. Запомни. – Борсек протянул побратиму святыню своего рода – рогатое копье. – Вся молодь Орксова дерева предпочитает для сечи топор, но дух свои вверяет рогатым копьям. Радага однажды спас мне жизнь… Бужата испробовал копье на руку. Два костяных, необычайно острых клыка Радаги покачивались и воздухе.
– Да-а, укус его должен быть смертелен! Провожая воинов, Хорат наклонил голову:
– Свидеться нам больше не придется… Как бы там ни было, не старайтесь быть мудрецами в глазах людей, но мудрецами будьте в глазах богов. И еще. Всегда помните: глупец пьет вино как воду, а мудрый – воду как вино!
Хорат поднял руку. и воины ответили приветствием.
Впереди ухали совы. В осевшем тумане лес казался призрачно белым. Воины ехали молча. Головы им кружил настой ночного леса, а затаенная в тишине угроза откликалась едва сдерживаемой боевой горячностью.
Брагода выглядывал потаенную тропу, уводящую их след от чужого сыска, и безошибочно направлял лошадь. Лес все сгущался, как вдруг широким повалом распахнулся безоглядный луговой простор. Волею судьбы он снова пересек путь Брагоды!
Борсек нашел взглядом полупрозрачный островок молодой поросли и отвернулся.
– Вот что, Бужата, твое слово здесь, конечно, последнее, но мне дороги дальше нет! Бужата удивленно поднял брови.
– Там они… падалью смердят. Искор их огню не предаст, он нас выставил разбойниками, чтоб откупиться легче было.
Бужата хмыкнул:
– Ах, Искор, Искор пух орлиный! Ну, быть тому, какой тут разговор.
Воины повернули лошадей к пролеску. Остаток ночи они готовили место под предстоящее погребение. Воины перенесли тела товарищей Брагоды, убитых франконцами, и подготовили их к обряду. По священному правилу «крада» – кремация – должна была проводиться на закатном солнце: уходящее во мрак светило своим примером наставляло людей, напоминало им об извечной повторяемости жизни. Для того чтобы пришел рассвет нового дня, обязательно должен угаснуть последний луч заката. Священный огонь освобождает дух от нечистот умерщвленной плоти подобно тому, как обращается в пар вода, выплеснутая на раскаленные угли.
Среди тел, возложенных на гору увязанного в пучки сушняка, внимание Бужаты привлек труп с разрубленным лицом. Судя по одежде, это был франкон. Свои, стянув с него доспехи, почему-то бросили тело.
Борсек мог бы уже ничего и не говорить – прочел все в глазах старшего брата.
– Он воин и честно сражался!
– Он чужой, – возразил Бужата. – Он их воин… Неужели мы посрамим духов Рода этой падалью? Брагода вспыхнул.
– Кто сказал тебе, что ты можешь решать за мертвых? Им решать, куда пойдет их дух. Если мы оставим его без огня – дух загниет здесь.
…Примятую траву тут и там облепила почерневшая кровь, и воины не сразу нашли место для костра.
Разложив свои нехитрые пожитки, Брагода прилег на траву, а Бужата все сидел у коста, ворошил веткой прогоравшие угли.
– В бою, – задумавшись заговорил Бужата, – особо важную роль играет умение из великого обилия ударов отобрать только те, против которых противник не найдет способов защититься. Иначе твои силы и энергия распылятся понапрасну. Нет абсолютно неуязвимого человека. Просто одного поразить трудно, а другого – легко.
Набюдая за Бужатой, борсек все еще был одержим мыслью, что этот молодой воин распорядился его жизнью и посрамил Брагоду тем, что не взял ее. Брагода никогда не носил в своей душе коварства и озлобления, однако он оставался борсеком, а это было больше, чем просто характер. И потому Брагода ощущал, как он, зверь, не убитый, но и не прирученный, щетинит спину на своего побратима.
Внезапно его обожгло чувство тревоги. Мгновением позже заржали лошади.
Брагода приподнялся на локтях, осмотрелся. Все было спокойно в сонливой неподвижности ближнего леса.
Бужата после долгого молчания заговорил снова.
– Наши рода дерутся по-разному. Тебе было бы проще биться не один на один, а сразу с кучей лихоимцев. Уж тогда бы ты разошелся. А так… Противник один, пустого пространства много…
– Ты слишком легко судишь о борсеках.
– Хочешь отдам тебе секрет своего оружия? Это наш родовой секрет, но тебе как брату я могу сказать… Нападая, мы заставляем противника отбиваться, но когда он начинает это делать, нас под ударом уже нет, ибо это только приманка. Мы уходим туда, откуда в этот момент он удара не ожидает, и убиваем сразу, поскольку Яровит, если мы не примем его помощь, то есть преимущество перед противником, больше может
