знает. А мы с Валамиром старались не отставать, не посрамить чести села нашего.
Дедушка Рагнарис спросил подозрительно:
— Убили кого-то, что ли?
Но дядя Агигульф клялся, что смертоубийства не было.
Дедушка засопел и велел рассказывать все, как было. Дядя Агигульф и рассказал.
Гепиды дядю Агигульфа с Валамиром дразнили и все кричали, что готы, мол, веселиться не умеют: у готов, мол, свадьба от стравы погребальной не отличается. Одна только радость, что живот набить, покуда кожа вокруг пупка не лопнет. Особенно же Сьюки, старый хрыч, старался.
— Да и историю с исходом из Скандзы этот гепидский дед иначе сказывает, — обиженно добавил дядя Агигульф.
Когда невеста с женихом удалились, всем прочим гостям без них скучно стало. Тут-то дядя Агигульф с Валамиром себя и показали. Позвали девку из рабынь, велели тряпок и соломы принести. Та притащила, стоит и глядит — что воины удумали. Не снасильничать ли её хотят на соломе.
Но не таковы богатыри готские, чтобы гепидскую замарашку прилюдно насиловать. Иное на уме у них было, лучше.
Из тряпок и соломы куклу свернули, титьки ей сделали побогаче, а сверху голову мёртвую насадили. И оженили Агигульфа на бабе этой соломенной, а Валамир жрецом был.
Сьюки, хрыча старого, гепиды дразнили: кричали ему, чтобы он домой к себе сходил, зерна принёс — молодых осыпать. Сьюки же уходить не хотел и зерна жадничал. Но тут Валамир-умница нашёлся. Сказал старику голосом медоточивым: мол, негоже Сьюки жадничать, ибо боги явственно показали ему, Сьюки, своё благоволение. Ниспослали Скалье, сыну его младшему, священную ярость. Стало быть, он, Сьюки, есть любимец Вотана.
Тут Агигульф приревновал и заревел, что он, Агигульф, любимец богов, а стало быть, и Вотана, — он, Агигульф, а не какой-то там Сьюки.
Валамир и здесь не растерялся. В нашем селе, сказал он, Агигульф — любимец Вотана, а в гепидском — Сьюки.
И сошлись на том, что на пиру два любимца Вотана собрались. Агигульф со Сьюки обнялись даже.
Но за зерном Сьюки так и не пошёл. Зерно отец жениха принёс, ибо преизрядно пива в него влили богатыри гепидские. Он у гепидов другим старейшиной был.
После уже утро настало. Дядя Агигульф проснулся на сеновале, рядом с ним, положив на него мягкую руку, спал кто-то. Не иначе, девка. Погладил спросонок дядя Агигульф девицу по лицу, а она холодная, как труп. И с усами.
Закричал тут Агигульф страшно, подскочил и сон с него долой. Поглядел — а его с куклой спать уложили, будто обнимает кукла его.
А вокруг гепиды пьяные регочут — в сене гнёзд себе понавили, чтобы бездельничать удобней им было, — и смотрят туповато. Весело им. Зубы скалят, друг с другом переговариваются, в дядю Агигульфа пальцами корявыми тычат.
Дядя Агигульф гепидский выговор страсть как не любит, ибо говорят гепиды с пришепётыванием. Да и имена у них дурацкие. «Скалья» означает «Кирпич» — разве это имя для воина? Разве что для гепида, да и то, когда рехнётся.
Дядя Агигульф говорит, что когда слышит пришепётывание гепидское, ему сразу порвать вокруг себя все хочется. Ибо шепчут они, будто манят, будто обаять его хотят. Словно благодушие на него напустить желают.
Но не поддался дядя Агигульф коварству гепидскому и благодушие напустить на себя не дал. Мстить за обиду свою воспрянул и с самым мордастым гепидом схватился. После же и другие гепиды на дядю Агигульфа навалились.
Дядя Агигульф на хитрость воинскую пошёл. Выждал, чтоб побольше гепидов на него навалилось, и вкупе с врагом яростным с сеновала оземь грянулся. Так и одолел вражью мощь.
— Из-за свадьбы-то мы с Валамиром в том селе и задержались, — заключил дядя Агигульф.
Тут сестры мои, Галесвинта со Сванхильдой, засмеялись в голос. Мать говорит, что сёстрам моим уже замуж пора. Оно и видно — смеялись препротивно, визгливыми голосами, как Ильдихо, когда её дедушка ущипнёт пониже спины.
Дедушке Рагнарису этот смех не понравился. Он палкой на них замахнулся и спросил, почему это они над рассказом славного воина потешаются.
Сванхильда — она посмелее — выкрикнула:
— А пусть дядя Агигульф рубаху скинет!
Дядя Агигульф не хотел рубаху снимать, но дедушка принудил. Увидел и побагровел. Спросил:
— Тебя гепиды что, как раба, палками били?
Дядя Агигульф закричал негодующе, что он бой принял. Объяснял уж!..
Дедушка Рагнарис сказал:
— Ты, как я погляжу, не бой, а муки там принял, нам на позорище.
И побить дядю Агигульфа хотел, но Тарасмунд вмешался и не дал.
Дядя Агигульф рубаху надел и, на дедушку Рагнариса с опаской поглядывая, дальше рассказ повёл про подвиги свои да валамировы, у гепидов совершенные.
В честь свадьбы учинили в селе молодецкие потехи. С коня в щит копья метали. Через широкий овраг на конях прыгали. Боролись…
В стрельбе из луков с гепидами и не тягались посланцы готские. Да и на борьбу зря с гепидами вышли. Гепид — он падает на тебя, как медведь отожравшийся, и лежит, не вставая, пока не задохнёшься. Да ещё приёмы у них какие-то… Одним словом, гепидская борьба.
В метании же копья Агигульф с Валамиром себя показали. Только вот Валамир спьяну один раз промахнулся и в козу попал, что некстати подвернулась. Валамир как вергельд за козу гепиду-хозяину шейную гривну отдал. Хорошая была гривна, серебряная, с тремя красными камнями. Жалел Валамир её отдавать, но ничего не поделаешь. Гепиды козу в стоимость этой гривны оценили. У них оторва Сьюки старейшиной.
После же ту козу Валамир на общий стол положил: угощайтесь, гепиды! И ещё больше стали любы посланцы готские в селе гепидском.
На второй день, стало быть, опять пировали. После в дом невесты перешли и пировали там — это было уже на третий день.
И дядя Агигульф и Валамир все три дня щедро сеяли своё семя среди рабынь гепидских. Валамир в этом даже дядю Агигульфа превзошёл, ибо дядю Агигульфа в первый день с куклой спать положили, а Валамира с девкой одной. Валамир её не помнит.
Дядя Агигульф прибавил, что гепиды сразу приметили мощь готских воинов. Не зря рабынь им подкладывали. Хозяйственные они, гепиды, доброе потомство потом получат.
Валамир говорит, что село гепидское беспрестанно подвигами своими удивлял. Но какие то были подвиги, дядя Агигульф сказать не берётся, ибо сам Валамир всегда про подвиги свои врёт, а от гепидов много не добьёшься. Одно дядя Агигульф наверняка знает: пил Валамир на спор — кто больше выпьет. И также брался с одним щитом и палкой выходить против трёх огромных гепидских собак. Валамир когда в бурге у Теодобада бывает, всегда это показывает. А у гепидов он это на спор показывал. Так и гривну, что за козу отдавал, назад отыграл.
Тут дедушка Рагнарис рассказ дяди Агигульфа оборвал, взревев:
— Беда надвигается, утробой чую! Идёт на село напасть неведомая, а вы с Валамиром молодечеством перед гепидскими девками хвастаете, семя сеете! Не взойдёт ваше семя, если будете время попусту расточать!
Дядя Агигульф показал, что обиделся. Сказал, что к тому рассказ свой и ведёт — не попусту время они расточали.
К гепидам весть пришла из капища. Худая весть, молвить страшно. Разорено и сожжено малое капище, наше, стало быть. И жрец убит. Убил его какой-то чужак, который готом назвался. Нарочно назвался, чтобы в заблуждение всех ввести и ещё большее зло причинить.
Тот вестник из капища так рассказывал. Явился к ним в большое капище незнакомый воин, назвался
