Уилки не ответил на письмо, предпочел выжидать. Когда распространились слухи о письме к нему президента, стал еще более осторожным — подозревал в этих слухах преднамеренную утечку информации из Белого дома с целью вовлечь его в предвыборную кампанию Рузвельта. Между тем Уилки показывал письмо Генри Люсу и, как минимум, одному приятелю.
За возвращением Рузвельта из тихоокеанской поездки последовала неразбериха. Президент сначала отрицал, а затем признал, что предлагал встречу с кандидатом в президенты 1940 года. Уилки, по-прежнему уклоняясь от встречи, попытался затем использовать для контактов с президентом бывшего губернатора штата Огайо Джеймса М. Кокса, кандидата в президенты от демократов 1920 года, но это только усугубило сумятицу. Вопрос оставался в неопределенном состоянии, когда в начале сентября Уилки положили в больницу с диагнозом сердечная недостаточность.
Что происходило? В эпицентре событий, считал Розенман, находились два наиболее авторитетных политических лидера Америки, два мировых лидера. Их воодушевляло великое дело — консолидация либеральных, интернационалистских сил в Америке, — которое они могли претворять в жизнь с большими шансами на успех, чем другие. Но на самом деле им не удалось даже приступить к работе.
Одна из причин состояла в переменах, происшедших с Уилки в последние годы жизни. Будучи одно время деятелем практического склада, он превратился в страстного идеолога. Мазал дегтем своих противников-республиканцев, называя их реакционерами, изоляционистами, узколобыми, подверженными патологии политиками. Его возмущал не только изоляционизм, но также расизм дома и за рубежом. Он читал Мюрдаля и соглашался с ним: война — решающее испытание для народного будущего; расовая проблема — это фактически проявление кризиса американской демократии; наиболее вопиющие унижения негры понесли в вооруженных силах. Но кроме того, автор «Единого мира» удручен тем, как год выборов, насыщенный борьбой узкопартийных интересов, разрушает мечту об эффективной глобальной организации.
А Рузвельт, кто такой Рузвельт? По мнению Уилки, лидер партии столь же беспринципной, как и республиканцы. Администрацию «нового курса» он часто обвинял в приверженности к натужной и циничной целесообразности, в злоупотреблении моральными принципами и властью. К Рузвельту относился неоднозначно. В период избирательной кампании до партийного съезда резко критиковал, отчасти чтобы сохранить свое республиканское реноме. В практическом смысле он гораздо ближе к Рузвельту, чем к руководству республиканцев конгресса. Но прагматизм Рузвельта выводил его из себя. В середине августа Уилки писал Гарднеру Коулзу, что сыт по горло прагматичными политиками и ничто не заставит его служить кому-либо из них: «Мне лгут в последний раз».
Но лгал ли ему Рузвельт? Следует ли считать все происходящее лишь уловкой избирательной кампании? Уилки не мог этого утверждать. С одной стороны, президент, кажется, хотел консолидации партийных фракций, но после выборов. Естественно, он рассматривал свое переизбрание как шаг в направлении реализации проекта великой новой партии. Более того, президент вел борьбу с противниками в своей собственной партии, а также в партии Уилки вполне открыто. В 1938 году даже пытался произвести чистку партии от консервативных демократов. С другой стороны, ввел Стимсона и Нокса в состав администрации 1940 года без серьезных усилий укрепить доверие к себе президентских республиканцев. Ему нравилось в период избирательной кампании заниматься интригами с целью раскола и подчинения великой старой партии. С ним трудно работать над решением сложнейших проблем объединения партийных фракций. Он подбрасывал Уилки предложения занять разные посты в администрации; возможно, это предвыборные хитрости.
Определенности здесь нет; лучше дождаться, когда пройдут выборы, и после этого серьезно заняться реализацией проекта, решил Уилки. А пока он мог влиять на кандидатов в президенты от обеих партий. Но 8 октября Уэнделл Уилки умер.
Война не станет дожидаться выборов, говорил президент, так же как и мир. На долю Рузвельта выпало, что взрывоопасные вопросы войны и мира доминировали в ходе обеих его избирательных кампаний военного времени. В 1940 году проблема состояла в перевооружении Америки и помощи Англии — и в то же время в обещании воздерживаться от вступления в войну. В 1944 году проблема заключалась в определении роли, которую призвана сыграть Америка в обеспечении мира и безопасности в послевоенный период. Способ решения президентом этой проблемы в 1944 году — его успех в борьбе за право участия в президентских выборах, даже при том, что основные принципы спорной послевоенной организации мира только еще вырабатывались, — представляет собой величайшее политическое достижение в его карьере.
Он все еще держался убеждения, что страны научатся сотрудничать, только сотрудничая на практике. Топливо, продовольствие, образование, наука, беженцы, здоровье — этими и другими проблемами создавались мосты (иногда барьеры) на пути сотрудничества между союзными странами. Администрация Объединенных Наций по вопросам помощи и восстановления (АОНПВ) продолжала свою гуманитарную деятельность под руководством спокойного и самоотверженного Герберта Лемана. Основная роль президента состояла в том, чтобы помочь выбить у конгресса фонды и очертить юридически границы компетенции АОНПВ, других гуманитарных организаций, армии и Красного Креста. Он проявлял особый интерес к будущему международной гражданской авиации, считая, что воздушное пространство должно быть свободным, но фактическое владение и контроль над внутренними авиалиниями, особенно в Латинской Америке, следует оставить в руках правительств или национальных авиакомпаний, но не американского капитала.
Изучение технических аспектов этих проблем Рузвельт поручил корпусу президентских советников и профессионалов государственной гражданской службы, который за годы войны вырос численно и качественно. Но в год выборов президент внимательно следил за политическими последствиями их деятельности. Ни одна техническая проблема не содержала в себе столько сложности и взрывчатого политического материала, сколько проблема выработки международной монетаристской и финансовой политики.
Планы предотвращения послевоенного финансового хаоса разрабатывались в министерстве финансов еще со времени Пёрл-Харбора. Главный эксперт в этой сфере Гарри Декстер Уайт уже давно задумал учредить Стабилизационный фонд Объединенных Наций, который предписывал бы своим членам как ограниченный валютный контроль, так и двусторонние валютные соглашения, а также поощрял бы либерализацию тарифов и торговли с целью стабилизации валютных курсов. Планировалось, кроме того, создание Международного банка реконструкции и развития (МБРР), располагающего достаточными фондами и прерогативами, чтобы предоставлять капиталы для экономического восстановления и помощи нуждающимся странам. Примерно так же мыслили и англичане, хотя Джон Мейнард Кейнс вынашивал более смелый план создания Валютного союза, который, не имея активов в золоте и ценных бумагах, действовал бы через обширную систему долгов и кредитов, чтобы расширить мировую торговлю. После бесконечных дебатов впрок состоялась встреча группы выдающихся американских и британских экспертов, включая Уайта и Кейнса, со специалистами России, Франции и других стран в горном местечке Бреттон- Вудс, в Нью-Хэмпшире, с целью выработки международных соглашений.
«Коммерция — это система кровообращения свободного общества, — писал президент в приветственном обращении к участникам конференции. — Нам нужно следить, чтобы артерии, которые обеспечивают кровоток, снова не закупоривались».
Самыми трудными оказались не экономические, но политические проблемы. Следовало успокоить членов конгресса в американской делегации. Англичане опасались господства американского доллара даже на паритетных началах. Американцы не могли примириться с неортодоксальной схемой Кейнса, хотя и признавали блестящий, утонченный экономический дар ее создателя при всей его безапелляционности. Русские резко возражали против выделенной им квоты в фонде, но на двенадцатый час препирательств Молотов согласился умерить требования. Конференция завершилась согласием сторон на учреждение фонда и банка, хотя это требовало еще одобрения конгресса.
Гибкость Молотова породила надежды на сотрудничество Советов с Западом.
— Есть два типа людей, — говорил позднее Рузвельту Моргентау. — Одни — такие, как Иден, который считает, что мы должны сотрудничать с русскими и доверять им во имя мира на Земле. Но есть направление мысли, которое иллюстрируется замечанием Черчилля: «Чем мы собираемся отгородить белые сугробы России от белых утесов Дувра?»
