понять ее было нетрудно.
Несчастная женщина действительно думала так: «Раз он хочет видеть его вечером, значит, готовит западню».
– А что если я в самом деле вам не доверяю? – сказала она.
– Позвольте вас успокоить, Регина, – отвечал граф. – Вы можете присутствовать во время нашей встречи, издалека или вблизи, на ваше усмотрение.
– Хорошо, – подумав, согласилась Регина. – Завтра в десять часов вечера вы его увидите.
– В саду?
– В саду.
– Каким образом вы ему дадите знать?
– Я жду его с минуты на минуту.
– А если он не придет?
– Придет.
– Вот ответ влюбленной женщины! – пошутил граф Рапт.
Бедняжка Регина покраснела до корней волос.
Граф продолжал:
– Может статься, что он не придет именно в тот день, когда понадобится вам больше всего: надобно все предусмотреть. Пожалуйста, напишите ему.
– Хорошо, – решилась наконец княжна, – я напишу.
– Что вам стоит сделать это теперь же, княжна?
– Я напишу, как только вы уйдете.
– Нет, – улыбнулся граф, – я себе места не найду. Напишите просто: «Непременно приходите завтра». Дайте письмо мне, а об остальном я позабочусь сам.
Княжна Регина бросила на него испуганный взгляд.
– Никогда! – вскричала она.
– Ну хорошо! – молвил граф, снова направляясь к двери. – Я знаю, что мне остается сделать.
– Сударь! – вскричала несчастная женщина, догадываясь о его намерении. – Я напишу…
– Вот так-то лучше! – глухо пробормотал граф, и его глаза зловеще блеснули.
Княжна достала из комода лист бумаги, написала слово в слово так, как сказал граф, положила письмо в конверт, не запечатывая, и передала ему со словами:
– Если во всем это кроется какая-то ловушка, берегитесь, господин граф.
– Вы сущее дитя, Регина, – проговорил граф Рапт, принимая письмо. – Я беру на себя заботы о вашем счастье, а вы словно забываете, что я ваш отец.
Граф удалился, почтительно поклонившись княжне; не успела за ним затвориться дверь, как несчастная Регина разрыдалась, сложила на груди руки и взмолилась:
– Ах, бедная моя матушка!
XXIV.
Случайная дипломатия
Как может себе представить читатель, г-н Рапт всю ночь не сомкнул глаз. Это и понятно: перед такой серьезной партией, какую он замышлял, необходимо было продумать все до мелочей.
Удобно устроившись в глубоком вольтеровском кресле, положив голову на руки и прикрыв глаза, он ушел в себя и не слышал, что происходит вокруг. В результате своих размышлений он пришел к непреложному выводу: Петрус должен умереть.
Около семи часов утра, то есть с рассветом, он встал, прошелся по кабинету, остановился перед шкафчиком и отворил дверцу.
В одном из ящиков он взял огромную связку писем и подошел с ними к лампе. Он вытащил одно письмо наугад, развернул его и торопливо пробежал глазами.
Граф нахмурился. Казалось, на него вдруг нахлынуло все то постыдное, что годами копилось на его совести, и выступило у него на лице. Он скомкал письма, не торопясь подошел к камину и предал огню все, что у него оставалось от княгини Рины.
Горько усмехаясь, он следил за тем, как огонь пожирает письма.
– Итак, все надежды моей жизни улетучились! – прошептал он.
Он торопливо провел рукой по лбу, словно пытаясь отогнать мрачные мысли, и с силой подергал за шнур колокольчика, висевшего над камином.
На шум в кабинет явился его камердинер.
– Батист! – молвил граф Рапт. – Узнайте, прибыл ли господин Бордье, и попросите его явиться сюда.
Батист вышел.
Господин Рапт снова подошел к шкафчику, запустил в него руку и вынул два седельных пистолета.
Он их осмотрел и убедился, что они заряжены.
– Хорошо, – сказал он, уложив их на прежнее место и задвинув ящик.
Только он прикрыл шкаф, как услышал три негромких удара в дверь.
– Войдите! – пригласил он.
Появился Бордье.
– Садитесь, Бордье, – пригласил граф Рапт, – нам необходимо серьезно поговорить.
– Вы здоровы, ваше сиятельство? – спросил Бордье, глядя на искаженное лицо хозяина.
– Нет, Бордье. Вы, конечно, знаете, что произошло сегодня ночью, и не должны удивляться, что после такой встряски я чувствую себя не совсем в своей тарелке.
– Я действительно только что узнал, к своему удивлению и огромному сожалению, о смерти госпожи де Ламот-Гудан.
– Об этом я и хотел с вами поговорить, Бордье. По причинам, которые вам знать не обязательно, я завтра сражаюсь на дуэли.
– Вы, ваше сиятельство?! – ужаснулся секретарь.
– Ну да, я! И пугаться тут нечего. Вы меня знаете, и вам известно, умею ли я за себя постоять… А потому я хочу поговорить с вами не о дуэли, а о последствиях, которые она может иметь. Некоторые наблюдения дают мне право предположить ловушку. Мне нужны ваши помощь и участие, дабы в нее не угодить.
– Говорите, ваше сиятельство; вы знаете, что моя жизнь принадлежит вам.
– Я никогда в этом не сомневался, Бордье Однако прежде всего, – он взял со стола лист бумаги, – вот ваше назначение префектом. Я получил его нынче вечером.
Будущий префект просиял, его глаза заблестели от счастья.
– Ах, господин граф, – пролепетал он, – я так вам благодарен! Чем я могу отплатить за вашу доброту?..
– А вот чем. Вы знаете господина Петруса Эрбеля?
– Да, ваше сиятельство.
– Мне нужен верный человек, чтобы передать ему письмо, и я рассчитываю на вас.
– И это все, ваше сиятельство? – не поверил Бордье.
– Погодите. Нет ли у вас двух надежных людей, на которых вы можете положиться?
– Как на самого себя, ваше сиятельство! Один мечтает купить табачную лавку, другой – почту.
– Хорошо. Прикажите одному из них расположиться на бульваре Инвалидов и не двигаться до тех пор, пока из ворот особняка не выйдет Нанон, кормилица графини. Этот человек должен следовать за ней на некотором расстоянии Если он увидит, что она направляется на улицу Нотр-Дамде-Шан, где живет господин Петрус, пусть зайдет ей спереди и скажет: «Приказываю от имени господина Ранта отдать мне письмо, иначе я вас арестую» Нанон предана графине, но она старая женщина и еще в большей степени пуглива, нежели предана.
– Все будет исполнено, как вы пожелаете, ваше сиятельство, тем более что оба моих подчиненных очень суровы на вид.
