в камеру господина Сарранти, обнаружил пленника повешенным, как Туссена-Лувертюра, или задушенным, как Пинегрю. Ведь вы отлично понимаете, – с пугающей наивностью прибавил г-н Жакаль, – что, когда за дело берется правительство, оно не останавливается из-за пустяков.
– Довольно!.. – с мрачным видом остановил его Сальватор. – Вы правы, господин Жакаль, это не выход. К счастью, – прибавил он, – отказываясь от этого способа, как и от предложения генерала Лебастара де Премона, я нашел третий и, как мне кажется, лучший выход, чем два предыдущих.
Собравшиеся вздохнули с облегчением.
– Представляю вам свое предложение на обсуждение, – продолжал Сальватор.
Все насторожились и затаили дыхание. Не стоит и говорить, что г-н Жакаль приготовился слушать Сальватора с не меньшим вниманием, чем все остальные.
– Как вы не теряли времени даром после ареста господина Сарранти, – проговорил Сальватор, глядя на г-на Жакаля, – так и я постарался сделать все возможное для его освобождения.
Пытаясь предвосхитить то, что происходит сейчас, я около трех месяцев назад составил план, который хочу вам изложить.
– Вы не можете себе представить, с каким огромным интересом я вас слушаю, – молвил г-н Жакаль.
Сальватор едва заметно усмехнулся.
– Вы знаете Консьержери как свои пять пальцев, не так ли, господин Жакаль? – продолжал он.
– Разумеется, – подтвердил тот, удивившись столь простому вопросу.
– Если войти в ворота, расположенные между двумя башнями, то есть откуда обыкновенно выводят пленников, вы пересечете двор и, минуя охранника, окажетесь в остроге, то есть в приемной тюрьмы.
– Верно! – кивнул г-н Жакаль.
– Посреди приемной стоит печка, вокруг нее собираются поболтать дежурные, полицейские агенты и жандармы. Против входной двери находится вторая дверь, она ведет в коридор, соединяющий приемную с обычными камерами, они нас не интересуют. Слева от входа и от печки расположена дверь с каменным полом, из нее забранная решеткой дверь ведет в особый коридор, а он ведет в камеру смертников.
Господин Жакаль слушал, продолжая кивать. Топографическое описание Сальватора было очень точным.
– Должно быть, именно там содержат господина Сарранти если и не после объявления приговора, то последние несколько дней.
– Последние три дня, – уточнил г-н Жакаль.
– Там он находится сейчас, не так ли, и останется в камере смертников до казни?
Господин Жакаль снова кивнул.
– Первый вопрос мы уяснили, перейдем теперь ко второму.
На мгновение воцарилась тишина.
– Однажды около четырех часов пополудни, – продолжал Сальватор, – выходя из Дворца правосудия, где я присутствовал на одном из заседаний по делу Сарранти, я спустился к Сене и свернул к опоре моста Сен-Мишель, где обычно у меня наготове лодка. Проплывая вдоль берега, я заметил над берегом и под набережной Орлож четыре или пять проходов, забранных решетками с двумя поперечинами, раньше я никогда не обращал внимания на эти отверстия, представляющие собой не что иное, как водосток. Но на сей раз мне не давала покоя мысль о возможном приговоре господина Сарранти к смерти. Я подъехал поближе и осмотрел их сначала в целом, а потом каждый проход в отдельности и убедился в том, что нет ничего проще, как снять решетки и проникнуть под набережную, а потом, возможно, и под тюрьму. Но на какую глубину? Определить это было невозможно. В тот день я и не стал больше об этом думать. Зато ночью я снова мысленно вернулся к этому вопросу. И на следующий день, около восьми часов утра, я уже был в Консьержери.
Надобно вам сказать, что в Консьержери у меня есть друг.
Скоро вы убедитесь, как полезно повсюду иметь друзей. Я его нашел, мы отправились прогуляться, и за разговором я узнал, что один из водостоков, выходящих на берег Сены, ведет во внутренний двор тюрьмы. Необходимо было разузнать, как расположен под землей этот канал, ведь он должен был проходить недалеко от камеры смертников. «Хорошо, – подумал я. – Придется прорыть шахту, а для наших каменотесов это труда не составит».
Кое-кто из слушателей закивал. По-видимому, это и были каменотесы, к которым молодой человек обратился с просьбой.
Сальватор продолжал:
– Я раздобыл план Консьержери, что оказалось отнюдь не сложно: я лишь снял копию со старого плана, который разыскал в библиотеке Дворца.
Увлекшись этой идеей, я обратился за помощью к трем нашим братьям. В ту же ночь – к счастью, ночь выдалась темная – мы бесшумно сняли решетку водостока, и я проник в зловонное подземелье, но через несколько шагов мне пришлось остановиться: во всю высоту и ширину подземный ход перегораживала решетка, похожая на ту, что выходила на Сену. Я вернулся и позвал одного из своих людей с инструментом. Через десять минут он вернулся и упал к моим ногам. Он едва не задохнулся, но не хотел возвращаться, пока не закончит работу.
Я снова вошел в смрадное и мрачное подземелье. Пройдя чуть дальше, чем в первый раз, я снова натолкнулся на решетку.
Вернувшись на берег, я попросил другого моего спутника освободить мне проход… Он с трудом выбрался из подземелья, но, как и первый наш товарищ, снял решетку. Я возвратился в подземелье, где меня ждала третья решетка. Я вернулся к своим друзьям печальный, но надежды не терял. Двое из них изнемогали, и рассчитывать на их помощь не приходилось. Зато третий рвался в дело. Я еще не успел договорить, как он бросился в темноту подземелья.
Прошло десять минут, четверть часа, человек все не возвращался… Я пошел его искать. В десяти шагах от отверстия я наткнулся на препятствие, протянул руки и узнал тело, схватив за рубашку, потянул его к выходу. Но было слишком поздно:
несчастный уже умер от удушья!.. Так прошел первый день или, вернее, первая ночь, – холодно закончил Сальватор.
Все присутствовавшие слушали рассказ о героической работе с огромным интересом.
Господин Жакаль смотрел на рассказчика с некоторым недоумением. Он чувствовал себя ничтожным трусом рядом с отважным молодым человеком, казавшимся ему великаном.
Не успел Сальватор договорить, как к нему подошел генерал Лебастар де Премон.
– У погибшего наверняка остались жена и дети? – спросил он.
– Не беспокойтесь, генерал, – отвечал Сальватор. – С этой стороны все улажено. – Жене назначена рента в тысячу двести франков, и для нее это целое состояние, а двое детей поступили в Амьенскую школу.
Генерал отступил назад.
– Продолжайте, мой друг, – попросил он.
– На следующий день, – сказал Сальватор, – я отправился на то же место с двумя оставшимися помощниками. Я вошел один, неся по бутылке хлора в каждой руке. Третья решетка была снята, и я мог продолжать путь. Водосток поворачивал направо.
По мере того как я продвигался, лаз сужался. Вскоре я услышал над головой шаги: очевидно, это был обход часовых или солдаты проходили через внутренний двор. С этой стороны мне делать было нечего. Я точно все рассчитал и знал, что на тридцатом метре должен был свернуть влево, причем угол был вычислен безошибочно. Я вернулся, посыпая хлоркой вдоль всего пути, чтобы, насколько было возможно, обеззаразить подземелье. Мы вставили на место первую решетку и ушли. Местность была изучена, можно было приниматься за работу, и вы оцените, насколько она была трудна, если я вам скажу, что три человека, подменяя один другого и копая по два часа в ночь, затратили на нее шестьдесят семь ночей.
Со всех сторон раздались восхищенные возгласы.
Только три человека не участвовали в общем хоре.
Это были плотник Жан Бычье Сердце и два его товарища:
каменщик по прозвищу Кирпич и угольщик Туссен-Бунтовщик.
