— Наталья Алексеевна… У меня и от нее есть вашему величеству подарок, два, многой цены стоящие, камня, — и, привстав на колени, Долгополов подал государю два самоцветных камушка: восточного хрусталя сердечко и четырехугольный желтоватый.
Взяв на ладонь, Пугачёв полюбовался ими, лизнул один, сунул оба в карман за пазуху.
— Гм, — крепко сказал Пугачёв и сдвинул брови.
По спине Долгополова забегали мурашки. Запинаясь и отвешивая низкие поклоны, он зашамкал:
— А я служил при вашем величестве и ставил овес для лошадок ваших в Рамбове. Я сразу узнал вас… Вы были еще великим князем тогды, и за пятьсот четвертей мне контора не заплатила.
— Ага! Помню, помню тебя… Знаю и то, что должен тебе.
— А я теперича в несчастьи, ваше величество, дорогой-то ограбили меня.
— Молись богу, старче, вот разбогатею, все уплачу, да, сверх того, и награду примешь.
Надо платить. Пугачёв сразу понял, что перед ним плут и проходимец.
Он лихо посмеивался в бороду, щурил глаз, покрякивал.
Долгополов в свою очередь понимал, что бородатый казак, прикинувшийся императором, ни капельки ему, Долгополову, не верит, только ловко прикидывается, что верит.
Вслушиваясь, как сдержанно шумит и топчется за палаткой народ, Пугачёв что-то про себя решил. Он похлопал в ладоши. Вошел Яким Васильевич Давилин. Пугачёв приказал приподнять полы палатки и, увидав стоявших сзади казаков: атамана Овчинникова, Перфильева, Творогова, Канзафара Усаева, Ильчигула, Чумакова и других, велел им войти в палатку.
— Садитесь на чем стоите, господа, — шутливо сказал он.
Все сели на ковер, плечо в плечо.
— Вот, прислушайтесь, господа генералы, и вы, атаманы… Сей день бог великую радость послал мне, — и Пугачёв, указав на Долгополова, спросил его:
— Ты с чем, дедушка, прислан? Говори!
— А прислал меня, ваше величество, наследник Павел Петрович. «Поезжай немедля, — говорит, — посмотри хорошень, доподлинно ли то родитель мой, да вертайся, — говорит, — обратно с отповедью».
— Узнал ли ты меня? — ликующим голосом воскликнул Пугачёв и вскинул голову.
— Как не узнать! — захлебнувшись восторгом, воскликнул и Долгополов.
— Вы в Санкт-Петербурге жаловали меня, ваше величество, вот этим самым зипуном и шапкою… — Купец дернул за лацкан у своего купленного в Казани на барахолке коричневого зипуна, тронул бархатную, с мерлущатым околышем шапку и убежденно сказал собравшимся:
— Вы, господа великие начальники, не сумлевайтесь: есть он доподлинный император Петр Федорыч, уж я точно знаю, много раз в Питере видывал их особу.
Пугачёв показал старшинам подарки, затем сказал хмуро:
— Сделайте народу объявление о сей радости нашей. И пускай прочь расходятся, каждый ко своему месту!
Все вместе с Долгополовым ушли. Остался один Перфильев. Полы палатки опустились. Корявый Перфильев, крутя ус, проговорил:
— Сдается мне, не высмотрень ли это подосланный… Помнишь, государь, как граф Орлов подослал меня схватить? Надо глаз да глаз за ним!
— Нетути, — молвил Пугачёв рассеянно, — этот человек верный! Он в Рамбове у меня бывал.
— Ну, как хошь… Тебе с горы виднее, — грубовато сказал Перфильев.
Свидание и весь разговор государя с Долгополовым облетел за ночь все войско. Большинство уверилось, что старик прибыл послом от цесаревича, стало быть, царь-батюшка есть воистину Петр Федорыч Третий, не для-ча и мозги ломать.
И были среди яицких казаков, старшин и есаулов такие, кои в другой раз приступили к Пугачёву:
— Веди нас, ваше величество, на Москву! Непокорных князьев да графьев мы переловим, а простой люд за тебя весь горою! И наследник престола там с войском… И все прочие близкие твои!
Пугачёв не очень-то надеялся на «близких» своих в Москве и отвечал людям с хитринкою:
— Время, время детушки, не приспело еще мне! Яблочко созреет, само упадет… Вот втапоры и царь- колокол подымем, и из царь-пушки пальнем по супротивнице моей Катьке… Расходитесь, молодцы, с богом по местам. Сам ведаю, когда нам милостью божией на Москву идти.
Глава 7.
На берегах реки Камы.
Оса стояла в трех верстах от Камы, на главном Казанском тракте. С падением Осы мятежникам открывался свободный путь на Казань. Узнав, что к Осе приближаются толпы Пугачёвцев, казанский губернатор фон Брант забил тревогу.
В распоряжении губернатора военной силы было слишком мало. Он послал гонца в Сарапуль с приказом находившемуся там майору Скрипицыну немедля выступить со своим отрядом на выручку Осы.
По дороге Скрипицын присоединил к себе отряд капитана Смирнова, а также воинскую команду Рождественского завода; всего скопилось двести солдат и сто вооруженных крестьян. С этой горсткой бойцов Скрипицын 18 июня пробился без потерь в крепость. Всего защитников Осы было тысяча человек, при тринадцати пушках.
Едва успел майор Скрипицын осмотреться и принять общее командование, как к пригороду подступил сам Пугачёв. Он расположился станом в трех верстах от Осы и послал в крепость приказ: «Сдавайтесь на милость». Ответа он не получил и велел расседлывать коней, идти на штурм.
Пригород Оса имел тесную крепостцу: вал, деревянные стены с башнями, за стенами жались друг к другу Успенская церковь, канцелярия, воеводский дом и склады.
Дозорные увидели движение в стане Пугачёвцев. В пригороде поднялся переполох: женщины, старики, чиновный люд ломились в крепость спасать животы свои. Майор Скрипицын, воевода Пироговский и унтер-шихтмейстер Яковлев всячески ободряли жителей. Капитан Смирнов даже вышел с отрядом из крепости, чтобы отбросить башкирские толпы. С крепостных батарей открыли огонь картечью, осажденные стреляли из бойниц по врагу без умолку, лили с навесов горячую смолу, скидывали бревна, швырялись камнищами. Однако Смирнов был сломлен, бежал за стены, часть его людей ушла в стан мятежников.
Пугачёв наблюдал штурм издалека. У него только три пушки, одну пушку разорвало. Он не хотел зря терять людей, приказал дать отбой, чтоб назавтра увеличить штурмующие силы и сразу раздавить Осу.
Яицкие казаки кучкою гарцевали вокруг крепости, кричали:
— Сдавайтесь, сдавайтесь! С нами сам батюшка Петр Федорыч…
Пугачёв со старшинами ехал берегом Камы, хозяйским глазом осматривал течение реки, выбирал место для переправы войск, чтобы в скором времени двинуться дальше, к Казани. Дорога плоха, шла нагорным лесистым берегом, в логах она спускалась в мочажины, мосты через речушки ветхи.
— Наумыч, — обратился Пугачёв к ехавшему рядом колченогому атаману Белобородову. — Пошли ты по деревням, пущай мужики день и ночь мосты ладят, в топях гати мостят, дороги ровнят.
Возле деревни Пристаничной, пониже острова, ватага рыбаков бродила у берега с сетью. Увидав на горе всадников, рыбаки приостановились, защищаясь ладонями от солнца, задрали вверх бороды.
— Здорово, детушки! — крикнул Пугачёв и стал со свитой спускаться к воде: с откоса посыпался песок и галька. — Ну, как рыба, ловится?
Голоногие, без порток, рыбаки, спешно подтянув сеть, вылезли на берег, подолы посконных рубах у них взмокли. Дед прищурил на гостей белесые глаза, сказал:
— Рыба ничего, рыбы довольно живет в нашей реке. А вы кто такие?
Белобородов, улыбаясь глазами, пробасил:
— Нешто не видишь, старый хрен? Вот — государь наш, — и кивнул головой на Пугачёва.
Государь был в обшитом позументами шелковом бешмете, в высокой мерлушковой шапке, за зеленым кушаком у него два пистолета, вдоль бедра сабля, в руке подзорная труба. Черный рослый конь плясал под ним. Разинув рты, вся ватага бросилась, как встрепанная, надевать портки. Приведя себя в порядок, народ
