битву.
— И ты убеждён, что он выиграет её?
— У меня нет сомнений.
Бату задумался, и Чогдар сам наполнил чаши кумысом.
— Ты убеждён, что он не поднимет восстания против меня?
— И в этом у меня нет сомнений. Князь Александр очень умен для того, чтобы драться на два фронта. А ливонцы для него куда опаснее, чем мы.
Последнее Чогдар сказал с известным напряжением, но вовремя. Бату почувствовал это и улыбнулся.
— Мой анда — русский воевода Ярун, — тотчас же напомнил Чогдар. — Я на собственном опыте убедился, сколь русские верны законам побратимства.
— Ты второй раз говоришь мне об этом. Как я должен понимать твою забывчивость?
— Земли завоёвывают, сидя в седле, но управлять с седла землями невозможно, мой хан. Я не очень доверяю китайцам, но Ючень мудр и искушён в делах правления.
— Этим он и будет заниматься. Только налогами и казной, и ничем более. Зачем ты напомнил мне о своём побратимстве, Чогдар?
— Невский много рассказывал мне о Сартаке, которому подарил свой победоносный меч, — осторожно, обдумывая каждое слово, сказал Чогдар. — Может быть, наступило время, когда Сартаку следует подарить свою саблю князю Александру?
Бату задумался, хмуро осмысливая услышанное. Взял наполненную Чогдаром чашу, отхлебнул глоток.
— Субедей-багатур считал тебя своим сыном, потому что твой отец был его андой. Есть ли подобный обычай у русичей?
— Да, мой хан. Я считаю сына своего побратима своим сыном, а он меня — своим вторым отцом.
Бату неожиданно тихо и облегчённо рассмеялся.
— Мой мудрый учитель Субедей-багатур не ошибся со своим последним советом. Насколько я знаю, у русских есть обычай всегда пить за что-то. Выпьем за здоровье и победы князя Невского, Чогдар!
И первым поднял чашу с кумысом.
3
В ожидании отцовской дружины Невский вновь отправил Домаша терзать ливонцев в их землях, усилив его удары самостоятельно действующей дружиной Миши Прушанина. Вновь запылали замки и селения, закачались на виселицах предатели и фогты, и беженцы заметались по всем дорогам. Заодно новгородцы отбивали запасы продовольствия и сена, потому что Псков голодал, а обозы из Новгорода медленно тащились по зимним дорогам.
Была и ещё одна причина, почему князю Александру необходимо было держать рыцарей в постоянном напряжении. За спиной ордена стояла вся Европа, из которой бесперебойно шли не обозы с продовольствием, а рыцарские отряды. Пополнение это было неиссякаемым, тогда как новгородцы напрягали последние силы, но кроме припасённой на крайний случай дружины великого князя Ярослава помощи ждать больше не приходилось. И Невский трепал противника, не давая ему опомниться, как только мог и где только мог.
Так продолжалось до весны, хотя самой-то весны как-то особо не чувствовалось. Ночью по-прежнему стояли сильные морозы, днём, если распогоживалось, на солнце таяло, но уже к вечеру замерзало снова. Доман и Миша, посовещавшись, решили поберечь коней и спешили свои дружины, пригнав всех лошадей Невскому.
— Разумно, — сказал князь. — Кони отдохнут и подкормятся.
Конские табуны привели самые опытные, знающие толк в лошадях дружинники Миши Прушанина. Их старший и докладывал князю Александру о причинах такого решения, а после княжеского одобрения протянул Невскому увесистую торбу.
— Миша велел тебе передать. Отряд в пять рыцарей нам попался, сдаться не пожелали, гордые очень. Положили мы их, а Миша наказал подковы с их коней тебе отвезти.
Князь внимательно осмотрел подковы. Шипы на них были тупыми и закруглёнными.
— Как по-твоему, давно коней ковали?
— Нет, князь Александр, — сказал старший, обследовав подковы. — Ковка свежая, даже заусенцы не стёрлись.
— Понятно, — усмехнулся Невский. — Савка, покорми гостей да Урхо ко мне мигом!
Урхо появился тотчас же. Тщательно изучил Мишин подарок, усмехнулся:
— На льду ливонцев встречать решил, Ярославич?
— Не решил ещё. Но ты собери кузнецов, обучи их своей ковке и раздувай горны. Чтоб на всю отцовскую дружину подков хватило. Так, про запас. На всякий случай.
Урхо сменил богатую одежду старшего дружинника на кожаную робу кузнеца и раздул горны. А Невский велел Савке разыскать Якова Полочанина.
— Ливонцы собираются в Дерптском епископстве во главе с магистром, — сказал Яков. — Помощь рыцарям подходит чуть ли не ежедневно. Слух прошёл, что Папа издал буллу о новом крестовом походе против еретиков, то есть против нас, православных. Но относительно буллы ещё надо проверить.
— Когда могут выступить?
— Уже на полях руку набивают, верные люди сами видели. Выстраиваются клином — железной свиньёй, как новгородцы говорят. В середине клина и позади него бегут кнехты. Кнехтам выданы прямоугольные щиты, мечи, копья, а лучникам — луки с короткими тяжёлыми стрелами. Говорили мне, что такой стрелой можно кольчугу пробить, а у нас все ополчение в тегиляях: поскупился Новгород.
— Значит, к ближнему бою готовятся, — вздохнул Александр. — Рыцарские кони в броне?
— В броне. Панцирь на груди и железная пластина на морде. Переносье прикрывает.
Александр задумался. Спросил вдруг:
— Сколько полная рыцарская броня весит?
— Не взвешивал, Ярославич… — растерялся Полочанин.
— Так взвесь! — резко сказал Невский, но тут же взял себя в руки. — Конь в броне, рыцарь в броне — с места рысью не тронешься, разгон нужен. Зато коли разгонятся — не остановишь.
— Одно слово — свинья, — вздохнул Яков. — А брони я взвешу. Моё упущение, князь.
— Срочно вели Домашу одного такого рыцаря мне привезти. Живого или мёртвого, но лучше живого. И потом пусть дружину отводит свою и Миши Прушанина тоже… — Невский подумал, похмурился. — К Чудскому озеру.
Домаш был на редкость исполнительным человеком, но и до него дошли слухи, что ливонцы получили крупное рыцарское пополнение и усиленно готовятся к решающему сражению. Понимая, как Невскому дорого время, он сразу же отправил дружину, куда было указано, оставив при себе небольшой отряд наиболее опытных воинов. И, выполняя приказ, напал на рыцарский дозор, но воинское счастье на сей раз ему изменило, и князю Александру доставили в смертных санях не ливонского рыцаря, а самого Домаша Твердиславича.
— Эх, Домаш, Домаш… — только и сказал Невский.
Он не просто любил новгородского воеводу за доблесть и преданность, рассудительность и спокойное достоинство. Он уже определил ему место в битве именно с учётом этих качеств — самое трудное, в центре боевого порядка во главе «чела», то есть центрального полка, на который падал первый, и самый тяжкий, удар ливонской «железной свиньи». Теперь вместо него приходилось искать такого же стойкого и опытного командира, и Александр все время думал об этом.
Вскоре подошёл Ярун с ополчением, и Невский тут же спросил у него совета.
— Отдай мне свою спешенную дружину, а Гаврилу Олексича поставь на левую руку во главе дружины покойного Твердиславича.
— А почему не наоборот? — без улыбки спросил князь: сейчас ему было не до улыбок.
— А потому, Ярославич, что за моей спиной встанет ополчение, а они меня знают и мне верят.
