Главной квартире. Конвойные казаки угрюмо ругали сумасшедшего генерала, сам он еле держался на ногах, и только комендант Никополя весело скалил зубы в чёрную бороду. Эта улыбка неприятно поразила императора; он велел увести пленного и стал расспрашивать о подробностях взятия Никополя.
– Ваше Величество, это авантюра. Из Виддина в наш тыл перебрасываются свежие таборы. Знаю об этом достоверно.
– Ты, видимо, устал, – с неудовольствием сказал уже начавший привыкать к победам Александр II. – Это блестящая победа нашего оружия.
– Я умоляю вас, Ваше Величество, умоляю. Велите немедля занять Плевну.
– Отдохни и выезжай в Россию. Здесь ты мне больше не понадобишься.
2
Генерал за ненадобностью отбыл в Россию, а барон Криденер получил орден святого Георгия 3-й степени. Однако вместе с поздравлениями от Непокойчицкого пришло и телеграфное предписание серьёзно озаботиться городишком Плевной. Это ещё не звучало приказом, но Криденер умел читать между строк и скрепя сердце выслал к досадной плевненской занозе отряд генерал-лейтенанта Шильдер- Шульднера числом в семь тысяч штыков и чуть более полутора тысяч сабель при сорока шести орудиях.
– Стереть плевок сей с лица земли.
Отряд шёл, как на усмирение, не утруждая себя ни разведкой, ни дозорами. Уже на подходе к городишку Плевне, о гарнизоне которого командир отряда имел весьма смутное представление, в деревеньке Буковлек навстречу русским вышел пожилой болгарин. Закричал, крестом раскинув руки:
– Турки в Плевне, братушки! Много пашей, много таборов, много черкесов!
– Вот мы и пришли их бить, – сказал командир архангелогородцев полковник Розенбом. – Скажи братушкам, пусть завтра в Плевну побольше мяса везут: победу праздновать будем.
Мяса в Плевне хватило: в семь утра Розенбом, ворвавшийся-таки во главе своих солдат в Плевну, был убит у первых домов. Но это случилось на шестнадцать часов позднее встречи с болгарином, а тогда и турок-то никаких ещё не было видно, и усталость уже покачивала солдат. И потому на предостережение никто не обратил внимания. Передовые части миновали деревушку Буковлек, а когда стали спускаться в низину, с Опанецких высот громыхнул первый залп.
Костромской полк тоже обстреляли, но осторожный его командир полковник Клейнгауз выслал вперёд кубанцев. Привычные к таким делам казаки тенями скользнули по балочкам и через полтора часа доложили, что за высотами расположен большой турецкий лагерь. Полковник прикрылся разъездами, приказал отдыхать без костров, отправил донесение по команде и стал терпеливо дожидаться рассвета, завернувшись в шинель подобно своим солдатам. Однако вздремнуть ему не удалось: прискакал командир Донского полка Нагибин. Принимать гостя было не ко времени; выпили коньяку, а затем Нагибин взял Клейнгауза под руку и повёл в сторону от солдатского храпа и офицерского говора. Сказал приглушённо:
– Игнатий Михайлович, прощения прошу, что от дремоты оторвал. Мои казаки самостоятельно поиск произвели. По их донесениям противника – колонн восемь, если не больше. С полковыми котлами, артиллерией и бунчуками[44].
– Моих, Нагибин, добавьте, что кубанцы обнаружили, – озабоченно вздохнул Клейнгауз.
– А мы-то считали, что в Плевне от силы четыре табора. А тут получается…
– Получается, что нужно уходить. Уходить немедля, безо всякого боя.
– Затем и прискакал, Игнатий Михайлович. Надо бы Шильдеру доложить. Ну, это на себя возьму. А вы Криденера уведомите, что Плевна не плевок, как он говорил, а – орешек.
Отправить докладные записки полковники не успели: от Шильдер-Шульднера прибыл нарочный с приказом атаковать Плевну концентрическими ударами. Нагибин, нахлёстывая коня, помчался к себе, а Клейнгауз, сыграв тревогу, приказал оставить ранцы, шинели и обоз и бегом поспешать туда, где полагалось быть полку к началу «концентрического наступления».
Время рассчитали из рук вон плохо: рокот барабанов, играющих атаку, раздался лишь в половине шестого. Офицеры вырвали из ножен сабли, солдаты привычно сбросили на левые руки полированные ложа винтовок, и полки без выстрела пошли в атаку. Шли молча, смыкая шеренги над убитыми и ранеными, копя силу и ярость. И взорвались вдруг хриплым, одинаково страшным как для просвещённой Европы, так и для дикой Азии знаменитым русским «ура».
Костромичам предстояло пройти длинным, пологим скатом к Гривицким высотам, и они прошли, усеяв поле белыми рубахами павших. Здесь перед полком открылись три линии окопов; перестраиваться не было времени, и полк бросился в атаку с ходу. Две линии костромичи взломали единым порывом, когда смертельно раненным пал командир полка. А впереди била в упор третья линия турок, и полк затоптался, теряя порыв и время.
Сражение, вошедшее в историю под названием Первой Плевны, было проиграно изначально, ещё до сигнала атаки, ещё в голове командира. Шильдер-Шульднер потерял ранеными и убитыми более трети своего отряда, и «Вечная память» надолго приглушила звонкую медь полковых оркестров.
Торжествовали в Плевне, с восточной пышностью поздравляя Османа-Нури-пашу. Но Осман-паша не спешил улыбаться.
– Если среди убитых в белых рубахах вы найдёте хотя бы одного сражённого в спину, я возрадуюсь вместе с вами. Укрепляйте высоты. День и ночь укрепляйте высоты и зарывайтесь поглубже. Русских может сдержать только земля.
Глава четвёртая
1
Известие о жестоком разгроме Шильдер-Шульднера было для барона Криденера не только болезненным уколом самолюбию, но и окончательным крушением всех стратегических замыслов. Тут уж стало не до броска на Софию, когда вдруг появившиеся в его тылу турецкие войска, воодушевлённые победой, могли ринуться всей мощью на Свиштов, сокрушить прикрывавший его Воронежский полк и напрочь отрезать от баз снабжения, резервов и самой родной державы далеко прорвавшиеся в Болгарию разбросанные по расходящимся направлениям русские войска.
– Корреспондентов вон, – объявил Криденер ранее всех военных распоряжений.
– Это не совсем удобно, – осторожно начал Шнитников. – Они допущены разрешением…
– Всех – вон! – жёстко повторил барон.
Несмотря на высылку, корреспонденты узнали все, что хотели узнать. Русская пресса поведала о поражении сдержанно, больше упирая на героизм солдат и офицеров, но английская, не говоря уже о турецкой, живописала разгром с ехидством, а какая-то из второстепенных немецких газеток из номера в номер начала печатать неведомо кому принадлежащие записки о походе Наполеона в Россию. При этом англичане утверждали, что турок было вдвое меньше, чем русских, русская печать – что на каждый русский штык приходилось пять турецких, а турецкая загадочно помалкивала, чаще упоминая о воле Аллаха, чем о соотношении сторон.
Узнав о конфузе под Плевной, Николай Николаевич минут пять топал ногами и ругался, как пьяный ломовой извозчик. Непокойчицкий невозмутимо ждал, пока он угомонится, а генерал Левицкий – в последнее время великий князь стал в пику старику все чаще привлекать его помощника – нервно суетился, перекладывая бумаги и все время пытаясь что-то сказать.
– Что он топчется? – заорал главнокомандующий. – Что он тут топчется?
– Осмелюсь обратить внимание Вашего Высочества на цифры, – рука Левицкого чуть дрожала, когда он протянул бумагу. – У турок не менее пятидесяти тысяч, тогда как в отряде Шильдер-Шульднера по донесению барона Криденера…
– Врёт Шульднер, и Криденер твой врёт! – Великий князь бешено выкатил белесые глаза. – Без
