Комитета госбезопасности в городе не стало, и более антисоветских групп обнаружено не было, вплоть до 1990-х годов XX века. Но здесь уже другая подоплека.
После 1989 года потеряла прежнее значение территориальная секретность объекта. С конца 1992 года были снижены ограничения на выезд за рубеж ученых и специалистов (в командировки). Но это не значит, что работа Службы безопасности Российского федерального ядерного центра — Всероссийского научно-исследовательского института экспериментальной физики (РФЯЦ-ВНИИЭФ, так бывший объект сегодня называется) потеряла свое значение. Нет. Она свои усилия стала направлять на защиту сведений о ядерно-оружейных технологиях, что связано с выполнением
Россией международных договоров. Россия, как правопреемник СССР, является участником Договора о нераспространении ядерного оружия, подписанного СССР в 1968 году.
Проблема нераспространения ядерного оружия имеет много различных аспектов. В научно- техническом плане ее основным компонентом является проблема нераспространения основных ядерных материалов, недопущение распространения ядерных технологий в страны, не обладающие ядерным оружием.
В связи с этим Служба безопасности РФЯЦ — ВНИИЭФ в последние годы уделяет большое внимание работам, направленным на усиление мер физической защиты, учета ядерных материалов и укрепление экспортного контроля. Необходимость защиты сведений о ядерно-оружейных технологиях (ЯОТ) определяется двумя принципиальными положениями:
обеспечением и поддержанием национальной безопасности («принцип безопасности»);
нераспространением ядерно-оружейных технологий («принцип нераспространения»).
Защита сведений на принципе «безопасности» обеспечивается системой засекречивания и практически во всех странах имеет похожую структуру.
Система защиты ЯОТ от несанкционированного распространения, возникшая в Российской Федерации в начале 1990-х годов прошлого столетия, создавалась на основе международных режимов контроля.
В июле 1996 года постановлением правительства РФ было утверждено «Положение о порядке обеспечения особого режима в ЗАТО, на территории которого расположены объекты Министерства РФ по атомной энергии». Это положение, вводящее особые условия и порядок организации функционирования особо важных объектов Минатома России, явилось дополнительным нормативным актом, детализирующим основные принципы защиты государственной тайны о разработке ядерно-оружейных технологий, установленных законом Российской Федерации «О закрытом административно-территориальном образовании» (№ 3217–1 от 14 июля 1992 года).
Можно утверждать, что этот закон открыл новый этап в деятельности предприятий ядерно- оружейно-го комплекса, узаконив факт их существования в новой России.
Хотя антиядерная истерия, вызванная техническими и политическими причинами, в последнее время пошла на спад, многие и сейчас испытывают страх перед ядерной энергетикой и применением расщепляющихся материалов в жизни. Конечно, существует серьезная опасность аварий на атомных электростанциях, радиоактивного облучения персонала и радиоактивного загрязнения окружающей среды. Да, шутить с этим нельзя, но слишком бояться и трусить тоже не надо. Необходимо только знать, что
Отдельный аспект истории отечественного ядерного центра связан с техникой безопасности и становлением специальных служб. Возникновение и развитие подразделений данной направленности проходило в непростых условиях, особенно в период начального, интенсивного развертывания производств экспериментальной базы КБ-11. Сложности были связаны с тем, что предусмотреть риски и их возможные последствия было затруднительно по нескольким причинам.
Во-первых, из-за отсутствия нормальных производственных возможностей, соответствующий уровень которых только создавался. А во-вторых, из-за недостаточной изученности свойств тех веществ и продуктов, которые широко применялись и в экспериментах, и в производстве. Об их опасности и токсичности, разумеется, знали, но эти знания были далеко не полными. Поэтому период деятельности ядерного объекта, особенно начальный этап 1947–1952 годов, чрезвычайно интересен тем, что именно тогда накапливался опыт и создавались правила, обеспечивающие безопасность людей. На этой основе создана современная система безопасности. Общепризнано сегодня, что нам удалось избежать тех аварийных ситуаций, которых не избежали американцы при разработке своих ядерных вооружений.
Нельзя сказать, что полное понимание важности данной проблемы разделяли все работники, прибывшие на объект. На одном из совещаний у П. М. Зернова возник вопрос о необходимости дозиметрической инспекции. Ответ директора объекта был примерно такой: «Мы собрали со всей страны лучших специалистов, и какие инспектора сравнятся с ними в определении того, что опасно, а что нет?!» Разумеется, очень скоро под влиянием конкретных событий позиция руководства изменилась. Д. А. Балашов, пришедший в коллектив экспериментаторов-взрывников, дает правдивую картину первых лет деятельности: «Сквозь череду беспредельно дорогих мне тех дней 1948–1952 годов, в памяти часто возникает масса эксцессов, вызванных не тем, что мы что-то нарушили, а новизной решаемых задач и условиями работы, которые от настоящих отличаются, как небо от земли. <…>
В те далекие начальные годы никаких инструкций и вводных инструктажей, кроме пожарного, не было. Для меня „вводным инструктажем“ по взрывным работам на площадке оказалась фотокомната отдела… Техники безопасности, а тем более в современном ее понимании, тогда не существовало. Была полная свобода в отношении выездов на опыты и получения взрывчатых веществ, которые брали под роспись в журнале у погребщицы. Ограничения времени в проведении опытов на площадке не было. Их, как правило, проводили во второй половине ночи. Из спецодежды были только халаты. Работали в своей одежде (на площадке). В летнее время загорали, поэтому раздевались до трусов. Особенно эту процедуру любил Самуил Борисович Кормер»[55]. Кстати, сам же он рассказывал мне множество курьезных случаев, когда в серьезнейших экспериментах, не предусмотрев некоторых деталей, уже в процессе опыта приходилось применять подручные средства.
Помещений не хватало, поэтому зачастую где работали, там и жили. Например, в 1949 году при майской предпраздничной уборке комнаты, в которой когда-то готовили взрывчатые композиты, были обнаружены два свертка. Они напоминали «продукт» и, так как хозяина, естественно, найти не удалось, решили подорвать их на площадке. Там пакеты осторожно развернули, и вид взрывчатки вызвал подозрение у Б. Н. Леденева. После опробования «на зуб» был поставлен диагноз. Взрывчатка оказалась мукой высшего сорта. Борис Николаевич Леденев — фигура поразительная. О его выдержке рассказывались легенды. Вот один из эпизодов.
В специальной железобетонной бочке он вместе с сотрудницей устанавливал заряд массой, эквивалентной примерно двум килограммам взрывчатки. В это же самое время в соседнем помещении производили пробные включения импульсного рентгеновского аппарата. Вдруг раздается взрыв. Все, кто были в укрытии, поняли, что взрыв произошел преждевременно. Всеобщий шок Спустя несколько секунд, показавшихся вечностью, появляются в дверях укрытия невредимые экспериментаторы, она крайне взволнованная, а Борис Николаевич совершенно невозмутим. «Ничего особенного, — комментирует он, — это наш заряд взорвался от вашей наводки, мы уже отошли от бочки!»
Масштабность экспериментальной деятельности, связанной с взрывчатыми и специальными материалами, объективно создавала возможность различного рода происшествий с нежелательными последствиями. К примеру, большую опасность при экспериментальных взрывных работах представляли искровые электродетонаторы, которыми снаряжали заряды, поскольку они содержали инициирующие взрывчатые вещества. Об этой стороне деятельности позднее упоминал В. А. Цукерман: «Эксперименты со взрывчатыми веществами всегда требуют особого внимания и осторожности. Я до сих пор удивляюсь, что у нас в отделе практически не было несчастных случаев. Разумеется, выполнение инструкций было
