Тибра, прежде чем войти в Вечный город. К мощной крепостной стене, воздвигнутой Марком Аврелием, прилепилась старинная церковь августинцев Санта-Мария дель Пополо, где путники могли исповедаться и причаститься.
По рекомендации друга Таддеи, конторы которого были и в Риме, Рафаэль первоначально поселяется в доме 112 на улице Коронари, издавна облюбованной ремесленниками и особенно умельцами всевозможных подделок. Сколько здесь появилось «античных» монет, изготовленных здешними искусными чеканщиками для пополнения коллекций нумизматов! Несть числа и «античным» изваяниям и прочим «раритетам», которые расходились отсюда и до сих пор расходятся по всему миру. От улицы Коронари по мосту Святого Ангела через Тибр рукой подать до Ватикана, куда были устремлены взоры Рафаэля. Он не стал терять время зря и, немного оглядевшись, отправился прямиком к папской резиденции, где в одном из рабочих помещений дворца встретился с Браманте.
— Его Святейшество сейчас в порту Остия на церемонии спуска на воду новой военной галеры. Не будем дожидаться его возвращения. Хочу представить вас сестре папы, чьим мнением брат дорожит и от которой многое здесь зависит.
Они прошли через ряд залов в небольшую гостиную, где за пяльцами сидела благообразная седая матрона в скромном по возрасту, но не по положению одеянии.
— Мона Лукина, — сказал Браманте, — позвольте представить вам родственника и земляка Рафаэля, о котором я вам рассказывал. Прошу любить и жаловать.
Рафаэль подошёл к ней и поцеловал протянутую руку.
— Наслышана немало, — улыбнулась мона Лукина и предложила гостям присесть. — Не скрою, меня приятно удивило, что в наши дни ещё можно повстречать скромных молодых людей, наделённых добрым сердцем и талантами. Моя приятельница из Перуджи, графиня Аталанта Бальони, писала мне о ваших превосходных работах.
В этот момент в гостиную вбежала юная послушница.
— Тётя, я услышала ваш голос, — сказала она, поцеловав мону Лукину. — Вам что-нибудь нужно?
— Спасибо, душенька! Прошу тебя проводить моих гостей к монсиньору де Грассису.
Пока они следовали по коридорам и лестничным переходам за быстроногой монашкой, Браманте успел шёпотом сообщить Рафаэлю, что девушку зовут Феличия и она младшая из трёх незаконнорождённых дочерей папы, называемых официально «племянницами». Она появилась на свет в Авиньоне, где её родитель в течение ряда лет занимал пост папского нунция.
Их принял Парис де Грассис, главный церемониймейстер папского двора. Важный пышнотелый прелат лет шестидесяти провёл их в так называемые ватиканские станцы, расположенные над жилыми помещениями третьего этажа, получившими название «Апартаменты Борджиа». Всюду кипела работа: артель подручных шпаклевала и заделывала щели в стенах, а один из подмастерьев, стоя на сколоченных лесах под потолком, наносил углём и сепией очертания будущей фрески.
— Его Святейшество, — сказал прелат, — пожелал покинуть покои своего предшественника и переместиться в эти помещения, где будут размещены рабочий кабинет, библиотека и другие службы. Всё это надлежит достойно украсить, и на вас им возлагаются большие надежды.
Это была победа. Рафаэлю впервые поручалось расписать фресками целые залы и не где-нибудь, а в самой цитадели христианства, в Апостольском дворце. Расставшись с монсеньором и Браманте, он отправился бродить по Риму, чтобы немного успокоиться и привести в порядок мысли.
Позднее из дневника де Грассиса стало известно, что папа Юлий II не жаловал покойного Александра Борджиа, называя его не иначе как
Поселившись после избрания в покоях ненавистного предшественника, Юлий II не раз заявлял в сердцах, что его приводит в бешенство то, что «этот мерзкий выкрест путается под ногами!». У него были давние счёты с папой Борджиа, который держал его подальше от себя — в Авиньоне, где кардинал Джулиано делла Ровере не сидел сложа руки и немало сделал для укрепления роли Церкви за Альпами, а 31 декабря 1494 года вместе с войском Карла VIII вошёл в Рим, приветствуемый толпой. Но даже после поражения французов под Форново он продолжал оставаться в открытой оппозиции действующему папе при поддержке влиятельных римских кланов Колонна, Орсини, Савели, Каэтани и не последовал примеру опальных кардиналов, возвратившихся к папе Борджиа с повинной головой.
Когда тот же де Грассис предложил сбить фреску с изображением в рост «мерзкого выкреста» и членов его семьи, папа Юлий II как ценитель искусства предпочёл сменить жилые покои, нежели замазывать портрет предшественника кисти Пинтуриккьо и всё живописное великолепие «Апартаментов Борджиа». Не дожидаясь завершения работ в верхних помещениях, предназначавшихся для проживания и представительских целей, он перебрался туда, испытывая до конца дней своих неудобства, так как работы там не прекращались ни днём ни ночью. Ему не терпелось скорее увидеть резиденцию в новом блистательном убранстве, достойную римского понтифика. Примером ему служили бывший папский дворец в Авиньоне и дворец герцогов Монтефельтро в Урбино, поэтому он дал полную свободу действий Браманте, руководившему основными работами в здании, которое в середине XV века при папе Николае V было пристроено к старому папскому дворцу, существовавшему с XII века. Тогда же на Ватиканском холме появился дворец Бельведер.
До избрания на высочайший пост понтифика кардинал Джулиано делла Ровере считался покровителем римской церкви Сан-Пьетро ин Винколи, где при нём были откопаны на холме статуя Аполлона и несколько других античных изваяний. По его распоряжению Браманте построил крытый проход из Апостольского дворца к Бельведеру, куда и было помещено найденное изваяние. Позднее здесь будет установлена скульптурная композиция Лаокоон и другие античные скульптуры. Юлий был влюблён в бельведерского Аполлона и часто заходил туда полюбоваться изваянием, что послужило поводом для появления в городе похабных стишков, высмеивающих пристрастие папы к обнажённой натуре. Римских острословов хлебом не корми — дай позубоскалить невзирая на лица, пораспевать похабщину на площадях или в трактирах под треньканье мандолины. Приведём один из таких стишков, звучащий более-менее пристойно:
Юлий II вошёл в историю не только как папа-воин с его честолюбивыми представлениями о собственной исторической миссии спасителя Италии, но и как тонкий ценитель и покровитель искусства. Во имя былого величия Рима он немало сделал для украшения города и укрепления роли Ватикана в христианском мире. Эта была противоречивая фигура, наделённая острым умом, железной волей и вспыльчивым характером, усмирить который могла только его сестра мудрая мона Лукина. Папа ласково принял Рафаэля и разрешил «любезному сыну» присутствовать на заутрене в своей частной молельне, расписанной когда-то Беато Анджелико, специально приглашённым в Рим папой Николаем V.
— Такой чести удостаиваются только избранные, — пояснил Браманте, возвращаясь с Рафаэлем после аудиенции у папы. — Подумайте, мой друг, о портрете Его Святейшества. Сейчас самое время проявить себя с лучшей стороны.
Оказывая на первых порах содействие Рафаэлю, он явно недооценивал способности своего подопечного, который отлично разбирался в тонкостях дворцовой жизни и многое воспринял от друга Кастильоне, опытного царедворца. Советы Браманте часто были излишни и назойливы, а приносимые им как сорока на хвосте сплетни не всегда были приятны Рафаэлю, особенно когда они затрагивали
