десятилетнего правления.
Но для мира искусства это была большая потеря. Особенно остро её ощутил Микеланджело, так как смерть папы поставила его в затруднительное положение с проектом гробницы, работа над которой была временно приостановлена, и теперь решение вопроса зависело от наследников. После долгих споров стороны договорились установить гробницу в сильно изменённом варианте в церкви Сан-Пьетро ин Винколи, почётным настоятелем которой был покойный папа.
В более благоприятном положении оказался Рафаэль, хотя он потерял великого заказчика, с которым всегда находил взаимопонимание. Для завершения росписи ватиканских станц ему был выплачен огромный аванс — предусмотрительный папа Юлий, высоко ценивший искусство своего любимца, заранее побеспокоился о средствах для продолжения работ. Подумал Юлий II и о своём непутёвом племяннике, которого простил перед смертью, включив в его владения порт и крепость Пезаро. Не обойдён был милостью и Кастильоне за свои заслуги на дипломатическом поприще и бескорыстную службу дому Монтефельтро-Ровере. Он получил земли неподалёку от Пезаро и дворянский титул небольшого графства Новилара.
Глава XVII КЛИМАТ В РИМЕ МЕНЯЕТСЯ
Рафаэль подошёл к своему тридцатилетию. Он уже мог целиком полагаться на свою пополнившуюся новыми учениками и подмастерьями команду. Наиболее способным он поручал отдельные срочные заказы, с которыми к нему обращались частные лица, и доверял снимать копии с отдельных своих работ. Так появились копии портрета папы Юлия в кресле, на которые возрос спрос после его кончины. Одна из таких копий во флорентийской галерее Питти считается выполненной Тицианом, которого не раз приглашали в Рим, но он долго отказывался, считая папский двор рассадником зависти и ненависти, в чём мог убедиться сам, когда писал портрет папы Павла III в 1546 году.
Пока во дворце шли приготовления к предстоящему конклаву, Рафаэль решил исполнить давний заказ, который был получен от неаполитанского аристократа Джованбаттисты дель Дука для фамильной часовни в храме Сан-Доменико Маджоре. Просьбу заказчика поддержал его друг поэт Якопо Саннадзаро. С ним Рафаэль не раз встречался в литературных салонах, где широко обсуждался его пасторальный роман «Аркадия», изданный в 1504 году. Художник запечатлел грузного неаполитанского поэта, увенчанного лавровым венком, на фреске «Парнас».
Довольно быстро был написан заказанный алтарный образ, получивший название «Мадонна с рыбой» (Мадрид, Прадо), тем более что одним из героев картины стал небесный покровитель художника архангел Рафаил. Классически уравновешенная фронтальная композиция преисполнена благородства звучания, а цветовая гамма обогащена множеством светотеневых переходов, что ранее было менее заметно в цикле флорентийских мадонн.
Дева Мария с обнажённым Младенцем на коленях сидит на резном деревянном троне, возвышающемся на одну ступеньку над полом. Перед ней преклонивший колено юный златокудрый Товий, которого представляет Деве Марии крылатый архангел Рафаил. У Товия в руке висящая на леске рыба, печенью которой он собирался излечить отца от слепоты. Младенец Иисус тянется к Товию и правой ручкой как бы благословляет его на доброе деяние, а левой опирается на книгу
Оказавшись в Неаполе, «Мадонна с рыбой» вскоре обрела широкую известность чудотворной иконы, и к ней потянулись толпы людей, жаждущих исцеления. После смерти владельца картины, полтораста лет спустя, ею заинтересовался испанский король, супруга которого страдала глазной болезнью, и, несмотря на протесты верующих, «Мадонна с рыбой» навсегда покинула итальянскую землю, оставив по себе добрую память.
Наконец 10 марта 1513 года на конклаве в Сикстинской капелле под бесстрастными взорами ветхозаветного люда, молча глядевшего на происходящее с высоты расписанного Микеланджело плафона, новым преемником апостола Петра был избран тридцатисемилетний кардинал Джованни Медичи, взявший имя Льва X. Это был первый представитель всесильного флорентийского семейства на папском троне. Несмотря на острый приступ, вызванный врождённой болезнью пупочного свища, корчившийся от боли соискатель объявился на конклаве, доставленный на носилках. Увидев соперника в столь плачевном положении, кардиналы единогласно проголосовали за калеку Медичи в надежде, что тот долго не протянет, и просчитались. На следующий же день новый папа Лев X сказал брату Джулиано Медичи: «Ну а теперь мы повеселимся на славу!» — и как показали дальнейшие события, слово своё сдержал — на смену эпохе созидания и борьбы за объединение разрозненных земель в государство под эгидой Рима наступили времена празднеств и расточительства.
Больше всех радовался Бернардо Довици, слуга и секретарь сыновей Лоренцо Великолепного. Сбылась его мечта: одного из своих подопечных он возвёл на папский престол. Это была удивительная личность, вышедшая из низов и наделённая немалыми талантами. В нём рано проявилась страсть к лицедейству, хитрости и изобретательности. Не исключено, что появление на носилках больного Джованни Медичи на конклаве было делом его рук и ловко срежиссированной акцией. Находясь вне Сикстинской капеллы, где свершалось главное событие всей его жизни, Довици сумел с пользой обработать некоторых участников конклава, не скупясь на посулы. Вскоре он получил в благодарность от папы кардинальскую мантию, став самой влиятельной фигурой Ватикана. В Рим перебрался и его племянник Антонио Довици с юной дочерью Марией, поселившийся во дворце на улице Льютари, построенном на средства всесильного дяди.
С особой помпой 11 апреля была проведена интронизация Льва X в базилике Сан-Джованни ин Латерано, так как в соборе Святого Петра продолжались строительные работы. День был выбран неслучайно, ибо папа посоветовался с домашним астрологом. Число одиннадцать он считал для себя счастливым, поскольку родился в этот день в декабре 1475 года, но не мог тогда предугадать, что через восемь лет оно окажется для него роковым, сведя в могилу из-за абсцесса и заражения крови.
Римлянам и гостям города представилась счастливая возможность лицезреть торжественное прохождение от Апостольского дворца через мост Святого Ангела по центральным улицам, украшенным арками из гирлянд цветов, до базилики папского кортежа и проезд многочисленных титулованных гостей со свитой, съехавшихся на интронизацию из разных стран. Рим на время стал столицей мира.
Из высокопоставленных гостей выделялись два герцога — урбинский и феррарский. Первый с эскортом в пятьдесят всадников, включая новоиспечённого графа Кастильоне, был облачён в чёрное, как и вся его свита, в знак траура по умершему Юлию II. Второй же герцог со своей многочисленной кавалькадой являл собой бурную радость, что со смертью прежнего папы для Феррары наступает эпоха свободы от притязаний Ватикана. Альфонсо д’Эсте выглядел богом Марсом в умопомрачительном одеянии с горностаевой мантией, а его бархатный берет украшал сверкающий на солнце алмаз, стоивший целое состояние.
Тысячи римлян, свидетелей этого блистательного зрелища, поддались общему праздничному настроению, теша себя надеждой, что наступил конец междоусобным распрям и войнам и что на итальянской земле наконец воцарятся мир и согласие. Их радости не было предела, и казалось, сама природа радовалась этому событию, одарив Рим тёплым солнечным днём. Среди гостей, прибывших на праздники, оказалась и мать Кастильоне донна Алоизия Гонзага, поэтому на время прекратилась её переписка с сыном и умолкнул источник подробной информации, из коего можно было почерпнуть много любопытных сведений. Но эта временная лакуна была с лихвой восполнена папским церемониймейстером монсеньором Парисом де Грассисом, любившим коротать досуг наедине с дневником.
По найденному в ватиканской библиотеке проекту Витрувия лучшие римские умельцы возвели в античном стиле временный дворец из деревянных панелей, фанеры и папье-маше на месте древнего ристалища Капитолийского холма между двумя ветхими зданиями городской управы. Их детище выглядело
