Война. Мифы СССР. 1939–1945

вывести как можно больше солдат вермахта из советской зоны. Понимали, что все они — каждый! — могут считаться военными преступниками.

Напомню директиву Кейтеля для войны на востоке:

«Возбуждение преследования за воинское преступление, совершенные военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным»[377].

Перевожу с военно-канцелярского языка на понятный: все солдаты вермахта и даже обслуживающий персонал имеют полное право совершенно безнаказанно убивать, сжигать, насиловать советских мирных жителей. Отныне — впервые в истории войн на Земле — это официально не будет считаться воинским преступлением.

Из материалов Нюрнбергского процесса:

«В деревне Белый Раст Краснополянского района группа пьяных немецких солдат поставила на крыльцо дома в качестве мишени 12-летнего Володю Ткачева и открыла по нему огонь из автоматов».

Платить за зверства очень не хотелось.

Американцы параллельно вели свою партию — «позаимствовать» нашу победу в глазах мирового общественного мнения. Началась бомбардировка Москвы запросами из Вашингтона. Как маршал Сталин посмотрит на то, что президент Трумэн сам объявит миру о капитуляции Германии в 19.00 по московскому времени 7 мая? Нет? Ладно. Президент обещает подождать, не объявлять до 8 мая — если маршал Сталин не выразит свое согласие на более ранний час… Тут же предлагалось другое время.

Брать чужое нехорошо. К тому же для американцев Победа значила совсем не то, что для нас…

Обер-ефрейтор элитной добровольческой дивизии «Великая Германия» француз из Эльзаса Ги Сайер, будучи переведенным из ада Восточного фронта — на Запад, сразу, при первой же встрече, сдался союзникам. Он вспоминал, что вообще как-то не заметил у этих солдат радости по поводу приближающейся победы: «Они были высокие, розовощекие, пухлые. Вели себя как хорошо воспитанные хулиганы. Их форма была изготовлена из мягкой ткани, вроде спортивного костюма, и они непрерывно двигали челюстями… они не выражали радости от победы… им было все равно. Они просто выполняли изрядно поднадоевшие им обязанности»[378].

Свои пять пенсов, как обычно, вставил Черчилль. 7 мая в 16.26 он послал Сталину текст немецкого сообщения о капитуляции, переданного по радио, и подытожил: «Так как теперь весь мир знает о капитуляции, я считаю, что должен сам сделать объявление об этом. В противном случае будет похоже, что только Правительства — единственные, кто об этом не знает».

Каждый торопился первым нацепить на голову лавровый венок Победителя Германии.

Из воспоминаний Штеменко: «(Сталин)… как обычно, медленно прохаживался вдоль ковровой дорожки. Весь вид его выражал крайнее неудовольствие. Обсуждалась капитуляция в Реймсе. Он заметил, что союзники организовали одностороннее соглашение с правительством Деница. Такое соглашение больше похоже на нехороший сговор. Кроме генерала И. А. Суслопарова, никто из государственных лиц СССР в Реймсе не присутствовал. Выходит, что перед нашей страной капитуляции не происходит, и это тогда, когда именно мы больше всего потерпели от гитлеровского нашествия и вложили наибольший вклад в дело победы… От такой „капитуляции“ можно ожидать плохих последствий.

— Договор, подписанный союзниками в Реймсе, — продолжал И. В. Сталин, — нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический факт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия — в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции. Пусть ее подпишет кто-то из главарей бывшего фашистского государства или целая группа нацистов».

Это было проявление политической воли — той субстанции, что вечно в дефиците у российских властей. Дальше обсуждались технические вопросы. Решили, что с нашей стороны капитуляцию подпишет Жуков — в поверженном Берлине.

Вечером 7 мая 1945 года, когда в Лондоне, Париже и Нью-Йорке толпы народа отмечали необъявленную победу, в Москве в Большом театре состоялся праздничный концерт. Приглашения на него заранее получили все главы посольств. Они ожидали, что именно в Большом театре объявят о подписанной в Реймсе капитуляции Германии.

Но оказалось… концерт посвящен 40-летию со дня смерти изобретателя радио А. С. Попова. Британский посол вспоминал, как в середине вечера они с американским коллегой подошли к первому зам. наркома иностранных дел Вышинскому и сказали: «„Мы не имеем ничего против вашего мистера Маркони, но у вас есть более серьезный повод для празднования“. С тем мы и покинули зал»[379].

^{Монтгомери Бернард Лоу (1887–1976)}

^{Британский фельдмаршал, виконт Монтгомери Аламейнский}

^{У Британии тоже есть свой «Жуков» и есть свой «Сталинград». Конечно, масштабы не те, но фельдмаршал Монтгомери, признаем, — один из наиболее ярких генералов Второй мировой. Он прикрывал отступление при Дюнкерке, он бил немецкие части под Эль-Аламейном (север Египта), он противостоял немецкому контрнаступлению в Арденнах.}

^{Кавалер британских орденов Подвязки и Бани и нашей — «Победы».}

^{Был невероятно популярен в войсках: «Даже Эйзенхауэр при всей его обаятельной непринужденности никогда не вызывал у американских солдат такого восторга, с каким встречали Монти его солдаты» (генерал Омар Брэдли, командующий американской 1-й армией в северо-западной Европе)}

Прямо как две красны девицы, честное слово. Вышинский как раз собирался в Берлин — на подписание официальной, подлинной капитуляции Третьего Рейха.

Твердая политическая воля часто заставляет оппонентов выглядеть смешными.

…и что из этого вышло

— Мы, представители Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил и Верховного командования союзных войск, уполномочены правительствами антигитлеровской коалиции принять безоговорочную капитуляцию Германии от немецкого военного командования. Пригласите в зал представителей немецкого главного командования.

Так ровно в полночь по московскому времени с 8 на 9 мая открыл церемонию подписания Акта о безоговорочной капитуляции Жуков. Командование союзных войск представляли маршал авиации Британии, командующий ВВС США и главнокомандующий французской армией. Советские офицеры настежь открыли боковую дверь, и в ней показались немцы. Кейтель был белый как мел.

Процедура проходила в восточной части Берлина, в штабе советской 5-й ударной армии. Мебель для главной церемонии войны — ее окончания — взяли в рейхсканцелярии. Когда Кейтель шел к столу, чтобы поставить свою подпись, под ногами у него был темно-коричневый ковер из ставки Гитлера. Вероятно, он его узнал.

Гудели софиты, трещали кинокамеры. Свидетели отметили, что Кейтель, волнуясь, отвечал на вопросы Жукова не «да», а «яволь» — «так точно».

Вся церемония заняла ровно 43 минуты. Пять экземпляров исторического документа были подписаны всеми сторонами. Немецкой делегации было предложено удалиться из зала[380].

Жуков объявил заседание закрытым, и тут с балкона неожиданно для всех грянул духовой оркестр. Государственные гимны перемежались овациями более чем 200 гостей.

Веселья добавило приглашение Жукова: