Добавлять в кашу али щи — тоже ерунда получалась. Наконец догадались заваривать крутым кипятком, но поначалу с заваркой явно перебарщивали.

Получалось что-то типа южноамериканского травяного матэ (ударение ставится, как и у Тарле, на первом слоге) — чашка листьев на чашку воды.

Вернее, похоже на тюремный «чифир».

То-то, видно, бояре помучились бессонницей, пока наконец по наитию не определили «правильную» пропорцию.

М. Клод «Алексей Михайлович Романов».

«Тишайший» или «добрейший». В общем, «дорогой Леонид Ильич» на троне XVII в.

Вот с этих-то пор, т. е. еще со времен первого из Романовых, постепенно чай завоевывает все новых поклонников на Руси. В 1679 году заключили договор с Китаем о его регулярных поставках. Чай в Европе называется «тэ» или «ти». Название восходит к речи южных китайцев: в Европу чай шел с юга Китая, морем. На севере Китая, откуда чай получали мы, напиток назывался «ча», что и дало начало нашему названию.

С конца XVII века в Московии появляются заварочные чайники (в том числе знаменитая гжель). Вскоре появились и самовары, вот они-то — действительно типично русское изобретение.

Любопытнейшее замечание англичанина Джеймса Александера (1829 год) о русском чае: «А слуги в это время раздувают samavar (англичанин пишет, как слышит — „самовар“), готовя восхитительный чай, действительно, сознаюсь, самый вкусный чай в мире».

Он вообще много и подробно пишет о чае — ну, англичанин, ясное дело. О том, что русские тратят очень много денег на чай… «Чай, который я пил в России, всегда превосходен. Его продают здесь свежим, из Китая, не то что в Англии, где он по два-три года лежит на складе. Русские пьют чай в течение всего дня и в огромных количествах. Часто в трактире можно услышать: „Шесть стаканов сразу!“» И никакого, заметьте, пьянства.

Картофель… Созданное в 1765 году Вольное экономическое общество утверждало: будучи в конце XVII века в Голландии, Петр послал в Россию мешок семенного картофеля и тем самым познакомил отсталых московитов с новой культурой. А до того, как нетрудно понять, о существовании картофеля в России никто и не подозревал.

Вот только как быть с речью патриарха Никона, который в 1666 году… обрушился на тех, кто курит табак, лузгает семечки, употребляет в пищу «богопротивную картовь»? Никон боролся с курением табака не потому, что познал лично вред и опасность этого занятия, и воевал с картошкой не потому, что по дикости своей и невежеству не проникся еще пониманием, до чего же полезна эта культура. Просто и табак, и подсолнечник, и картошка были для него своего рода символами, очередными проявлениями отхода от «истинной старины», «выходцами» из западных неправедных стран, и подвергались гонениям только по этой причине.

Но получается, картошка-то водилась. И необходимости Петру ввозить ее из Голландии не было. Если Петр все же ввозил из Голландии картошку (а он, судя по всему, ввозил), это может иметь три разных объяснения:

1. Петр не имел никакого представления о том, что в России уже сажают картошку. В этом случае окружение ему или подыграло, или, что еще проще, никто не посмел повести царя в огород и показать ему там кустики картофеля.

2. Петр игнорировал то, что картофель в России уже давно есть. Ему необходимо было представить дело так, что это он ввез в Россию новую культуру, а остальное не имело значения.

Петр творил легенду, навязывал стране и народу свою версию истории.

3. Петр хотел выращивать только голландскую картошку.

Французская, немецкая, рязанская и прочая его не устраивала по вкусовым качествам.

На самом деле, если он и привозил в разовом порядке какие-то пакетики картофеля из Голландии, давая рекомендации везде это рассаживать, то это были отдельные примеры и характера государственной политики при Петре это не приобрело. По крайней мере, никаких указов на эту тему он не издавал, а Петр I, как мы помним, любил издавать указы по любому поводу — обширные и пространные. Так что в число большого количества добрых — и не очень — дел нашего государя картошку ему явно добавили. В действительности официальные рекомендации сажать картошку были даны при Екатерине II. Ей же приписывается гениальный пиар-ход: поскольку картошку народ сажать не хотел, Екатерина повелела несколько государственных полей засеять картофелем и выставить охрану солдат. Ну, крестьяне рассуждали так: если что-то охраняют, значит, оно имеет большую ценность, и стали воровать клубни и сажать их у себя. Так безболезненно кое-где картофель и привился.

Правда, я думаю, что это выдумка — прежде всего потому, что точно такой же полуанекдот я вычитал в одном из учебников по истории Франции. Там тонкий пиар-ход приписывался генеральному министру Франции Тюрго — якобы именно он таким образом добился того, что французские крестьяне полюбили «земляные орехи». Однако Екатерина, надо отдать ей должное, насилия в распространении картофеля не проявляла. Зато его проявил впоследствии ее внук Николай I — человек прямой, — и именно в эпоху его правления случались так называемые картофельные бунты. Усмирять их посылали солдат. Николай I как человек просвещенный настоятельно советовал крестьянам отводить под картошку лучшие земли. Крестьяне противились. Но почему? А потому, что земли под посадки отбирали, а вот посадочного материала в достаточном количестве не выдавали. Земля пустовала — и именно это крестьян возмущало. То есть не все так просто, как это толкует молва.

Необыкновенно болезненные стоны

Много раз в русской истории народ бросался на колени перед царями и царедворцами с классическим: «Не вели казнить, вели миловать». В большинстве случаев царь все же скорее миловал, чем казнил. Исключений два: Иван IV Грозный казнил московских дворян, когда они на коленях просили его отменить опричнину. Второй случай — массовая казнь стрельцов в годы правления Петра I, в 1698 году.

В сущности, никакого «стрелецкого бунта» не было и в помине. Стрельцов Петр сильно не любил с тех пор, как они во время очередного возмущения убили на его глазах любимого дядьку Матвеева. И став неограниченным монархом, велел разослать стрельцов подальше от Москвы. Семьи с собой брать запретили, жалованье задерживали, временами и вовсе не выдавали.

Стрельцы двинулись на Москву — рассказать царю о своих бедах. А царь тем временем был в Голландии.

Стрельцов на подходе к Москве остановили, рассеяли буквально первыми же залпами пушек. Признаков бунта не нашли, а неподчинение приказу — совсем другой проступок. Тем не менее 56 стрельцов все же «для острастки» повесили, остальных разослали обратно, по гарнизонам.

Следствие вел князь Ромодановский, «И. о. Царя» в период отсутствия Петра. «Зело жесток, лицом страшен, пьян беспробудно» — это современники о нем. Кого-кого, а Ромодановского заподозрить в милосердии и либерализме было трудно.

Но Петру не хотелось, чтобы дело обернулось такой банальностью. Ему нужен был страшный заговор в армии, мятеж, бунт, попытка свержения конституционного строя, сношения с ненавистной Софьей, английской и японской разведками, троцкистско-зиновьевской оппозицией, попытки прорытия канала Лондон-Бомбей через Кремль… ой, что-то я увлекся… Это уже из следственной практики другой эпохи… В общем, едва Петр вернулся из Голландии, стрельцов с места службы потащили обратно в Москву.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату