запускать механизм. Но иногда все же он становился на подмогу другим. Более того! Он сначала был помощником, затем первым помощником и наконец главным экзекутором. Так вот, он делил жалованье с другими. Да, мой отец делил свое жалованье главного экзекутора с другими помощниками. Уже когда он был первым помощником, он делил свое жалованье с двумя другими помощниками. Это был его коммунистический дух. По смерти Берже, когда он стал главным экзекутором, отец брал свою плату, мою и трех других помощников и делил на пять равных частей, не считая командировок и количества голов. Это только он мог делать, никакой другой главный экзекутор не делил своих денег с помощниками. Когда Рош, а затем Берже были главными экзекуторами, они брали себе свои деньги. А отец делил все на пять частей. Его интересовали именно его обязанности. Я думаю, это его коммунистические настроения, которые он сохранил в неприкосновенности. Именно по той причине в бригаде было полное взаимопонимание и в конце концов мы могли осуществлять казни с невероятной быстротой. Оказавшись у скамьи, осужденный жил не больше трех секунд.
Зарплата за смерть
Помню, рабочий, например шофер, зарабатывал 45, ну 50 тысяч. Именно столько зарабатывал отец на должности главного экзекутора. Я, будучи первым помощником, зарабатывал немного меньше. Это было в 1965. Потом, в ходе «событий», было много казней, и поэтому нам удваивали или утраивали зарплату, да еще со всеми премиями: монтаж, демонтаж, премия за голову, за командировку… С приходом «событий» нам добавили еще 12 тысяч франков, старых франков, — премию за риск. И еще 3 тысячи старых франков — премию за голову — сегодня это 30 франков — за каждую казнь. И потом столько-то за монтаж, столько- то за демонтаж… И когда мы стали делать столько казней в месяц, разумеется, в итоге получалось три- четыре минимальных размера оплаты труда. Да, в месяц мы получали три-четыре минимальных размера оплаты труда. Без налогов. Как экзекутор я никогда не платил налогов. Вплоть до моего отъезда на Таити, когда мне было тридцать лет, в Алжире я никогда не получал ни одного требования об уплате каких бы то ни было налогов как экзекутор. Что же до бара-ресторана, то тут мы платили налоги.
Вот наши заработные платы за месяц на 1958 год:
Главный экзекутор = 43 333 старых франка (или 433,33 франков)
Первый помощник = 27 500 старых франков (или 275 франков)
Три других помощника = 21 600 старых франков (или по 216,72 франков каждый).
Командировочные в день:
Главный экзекутор = 1820 старых франков (или 18,20 франков)
Первый помощник и три других помощника = 1400 старых франков (или 14 франков)
Монтаж и демонтаж:
500 х 2 = 1000 старых франков (или 10 франков) на каждого помощника.
За монтаж и демонтаж главному экзекутору не платили, поскольку он лишь давал указание. Эту премию получали только четыре помощника. Но мой отец имел обыкновение нам помогать.
Премия за голову (за каждого казненного):[21]
Главный экзекутор = 3 тысячи старых франков (или 30 франков)
Первый помощник = 2500 старых франков (или 25 франков)
Три других помощника = 2 тысячи старых франков (или 20 франков) каждый
+ Премия за риск =12 тысяч старых франков (или 120 франков)
Таким образом, мы иногда зарабатывали до трех, может быть, четырех минимальных размеров оплаты труда, когда выполняли пятнадцать-двадцать казней в месяц. Да, бывали месяцы, когда было много казней, казни многих осужденных одновременно, как в феврале 1957, когда было двадцать казней, особенно в Константине.
Двадцатого июня 1957 г. в Алжире нужно было казнить восьмерых осужденных. Отец решил осуществить четыре казни двадцатого и четыре двадцать второго. Так же и 9 октября 1957, три в тот день и три — на следующий, 10 октября, в Алжире. В Константине, три казни 29 апреля 1958 и три 30 апреля. То есть когда было шесть осужденных, мы казнили троих в один день, а еще троих на следующий. Сборка- разборка гильотины… таким образом нам дважды за нее платили. Но главное — отец хотел повидать семью, друзей в Оране или в Константине. Мы оставались еще на один день. Самолет и экипаж ждали нас…
В книгах о палачах говорят, что палач был пария и что он писал королевскому прокурору, умоляя о небольшой прибавке к зарплате. Это отец делал. Но это было скорее формально, это входило в правила игры. Мы не нуждались в этом, чтобы жить. У меня есть письмо отца к прокурору, в котором он просит повысить зарплату. Он там пишет, господин прокурор… чтобы дать средства на пропитание моей скромной семьи… повышение зарплаты… времена тяжелые… и все такое.
Когда отец написал это письмо, я ему сказал: «Ну ты и раздул дело!» И правда, подумать только, генеральный прокурор имел зарплату чиновника, а мы с нашим баром зарабатывали в два или в три раза больше. И мы просим о прибавке! Разумеется, у нас не было профсоюза, который бы нас защищал! Профсоюза экзекуторов Франции и Алжира! Мы были бы последними клоунами, если бы вступили в профсоюз. В Общую конфедерацию трудящихся, почему бы нет? На эту тему один охранник рассказывал мне, что после жалобы, поданной одним приговоренным к смертной казни, считавшим, что его адвокат плохо его защищал, адвокат сказал ему: «Вам остается только в профсоюз вступить!» Остроумно, ничего не скажешь. Так вот, по поводу того повышения зарплаты я сказал отцу: не надо валять дурака. Подумать только, у Жюстена Доде был бар, а вместе с братьями он владел самой большой зеркальной мастерской в Алжире. Что у Каррье было два ночных клуба. И что все остальные помощники являлись владельцами баров. Нет, по правде, не стоило ждать прибавки. Мы только «умоляли» о ней. Как сказал кто-то, мы лили «кошачьи» слезы.
Так вот, по этой причине я сомневаюсь в том, о чем свидетельствуют некоторые историки, говоря, что экзекутору деньги кидали под стол. Да, я где-то читал, что жалованье «палача» бросали ему под стол в знак презрения. Или что из-за своей профессии он умирал с голоду. Это же глупости. Читатели, прочтя это, сочтут нас нищими. Но мы не были босяками. Экзекутор занимает эту должность, если он того хочет. Никто не заставляет его работать по этой профессии. Я, например, если мне бросят три франка, если мне бросят мой заработок, как отбросу общества, я так далеко пошлю этого прокурора! Я вам не лакей! Я это дело брошу, а у прокурора больше никаких казней. Я уйду, он за мной следом побежит! Я не знаю, как жили экзекуторы во Франции, но я сомневаюсь в правдивости этих историй.
Когда я вместо отца ходил подписывать наши служебные ведомости к генеральному прокурору Мушану, я одевался скромно. Я старался не надевать своих ботинок, сшитых по мерке у Капо, или кольца с бриллиантом в один карат. Это было бы неудобно. Да уж, у прокурора была не блестящая зарплата, во всяком случае, не соотносящаяся с его высоким положением. Это мое мнение. Так вот, после той истории с письмом о прибавке, помню, прокурор сказал: «Вы просите прибавки? Но господин Мейссонье, смотрите, у меня больше трех сотен прошений от лиц, желающих стать экзекуторами. Бывшие военные, жандармы в отставке… И они предлагают свои кандидатуры бесплатно, ради Правосудия. Разумеется, я не буду нанимать кого-то бесплатно, и я могу повысить вам жалованье, но не могу все же его удвоить или утроить. Это от меня не зависит!» И самое смешное в том, что в письме отец написал: «для пропитания моей семьи»… в то время как на самом деле, если бы ему сказали: «Мы вам не поднимем зарплату, и даже мы больше совсем не будем вам платить», он бы продолжил этим заниматься. Да, отец продолжил бы этим заниматься, потому что он гордился своими обязанностями. И он исполнял их наилучшим образом. К нему всегда все хорошо относились. Кроме осужденных! Он любил свою работу, и хотя любил также посмеяться, он ни в коем случае не валял дурака с гильотиной. Да, я уверен, что отец согласился бы продолжать исполнять свои обязанности без оплаты. Если бы какой-нибудь журналист предложил отцу сфотографировать казнь и поделить миллионы, отец никогда бы не согласился. Я же, будучи серьезен в своей профессии, был более реалистом. У меня возникала идея сфотографировать казнь, но отец не захотел. Мне следовало ослушаться отца и сделать снимки казни. Сейчас это были бы исторические свидетельства исключительной ценности.
