Глава I
Священная дорога
Время приближалось к полудню. Диск солнца висел над Олимпией, освещая лесистые склоны холма Крона, величественные храмы и памятники Альтиды и многотысячную толпу, заполнившую последний участок Священной дороги перед въездом в город. Шёл пятый день гекатомбеона. В этот месяц, восьмой после зимнего солнцеворота, вот уже более тысячи лет подряд раз в четыре года проводились атлетические состязания. Это событие ожидалось, как всегда, с большим нетерпением.
Прошло уже много месяцев с тех пор, как гонцы-спондофоры отправились из Олимпии во все концы огромной Римской империи и даже за её пределы, чтобы возвестить о предстоящих олимпийских торжествах. Одна группа пошла на северо-запад, в Галлию, пересекая континентальную часть бывшей Греции. Некогда цветущее эллинское государство именовалось теперь, после присоединения его к Римской империи, просто провинцией Ахайя. Вторая вышла на судах в Эгейское море, чтобы принести долгожданную весть сначала жителям Крита, других островов, а затем — Малой Азии, Египта, Туниса и прочей Африки. Третья двинулась на запад, через Адриатическое море, в сторону Рима и далее — в Сардинию, Корсику и Сицилию. Ещё две группы спондофоров отправились на восток. Одна — чтобы совершить далёкое мореплавание и оповестить жителей бывших греческих колоний, расположенных на северном и восточном побережьях Понтийского моря. Другая — чтобы проделать конный переход к восточным границам страны и сообщить о предстоящих состязаниях гражданам этой части империи и жителям вассальной Риму горной Армении.
Выделенные, как того требовала традиция, из числа наиболее знатных и авторитетных семей, спондофоры объявляли одновременно и экехерию — священное перемирие. Этот обычай восходил к незапамятным временам и был непосредственно связан с возникновением Игр в Олимпии. Когда-то элидский правитель Ифит, стремившийся положить конец междоусобным войнам в Элладе, обратился за помощью к оракулу. Тот посоветовал возродить Олимпийские игры. Регламент состязаний, составленный спартанским законодателем Ликургом, предписывал в числе прочего отмену военных действий на период проведения Игр. В те далёкие времена перемирие длилось немногим более месяца. Позже оно было продлено до ста дней.
Сюда включались период месячной тренировки в Элиде, дни, отводимые на Игры и празднества, и время, необходимое на дорогу в Олимпию и обратно, к месту жительства. Правда, с тех пор как Греция потеряла свою независимость, её города давно уже жили в мире между собой. Если они и помышляли о войне, то о войне освободительной, которая избавила бы их от римской тирании. Однако военная мощь Рима не оставляла им никаких надежд на этот счёт. Поэтому объявление экехерии было лишь символическим актом, данью традиции, не более. Зато сами Игры давно уже приняли широкий характер, и в них всё чаще участвовали варвары — чужестранцы, поклонявшиеся своим, только им известным богам…
Люди заполнили всё пространство от моста, перекинутого через горную речку Кладей, до того места, где начиналось тройное разветвление дорог. Путь посредине шёл на Пруву, две другие дороги вели в Элиду: одна карабкалась вверх, в горы, другая бежала понизу, изгибаясь вдоль русла полноводной реки Алфей. Эту нижнеэлидскую дорогу издревле именовали Священной. По ней в конце каждой олимпиады в торжественном марше шествовали участники главного языческого праздника эллинов — Олимпийских игр.
Весь предыдущий месяц атлеты провели в гимнастических школах Элиды — палестрах и гимнасиях, где усиленно тренировались под руководством учителей-педотрибов. И вот теперь после тридцатидневной подготовки они пустились в дорогу, получив традиционное напутствие: «В Олимпии вступите на стадион и покажите себя мужами, победителями, а кто не подготовлен — пусть идёт куда хочет».
Но редко кто, сломленный неожиданной хворью или страхом перед состязаниями, отсеивался на этом пути, который мог привести к бессмертию. Да, именно к бессмертию, потому что имя победителя Игр заносилось на мраморную плиту и сохранялось для потомков на многие века. Ему ставили скульптурный памятник с кратким описанием совершённого им подвига. Лучшие поэты страны сочиняли в его честь хвалебные оды. Через годы и века проносила история имена выдающихся состязателей и поединщиков прошлого, начиная от самого первого, молодого элидского повара по имени Коройб.
Путь от Элиды до Олимпии был не близок. Триста стадий[2], которые разделяли эти города, участники проходили пешком в два дня с ночёвкой в Летрине. Они держали путь берегом моря, проходя из конца в конец всю Священную дорогу. Но ещё до того, как процессия, растянувшаяся на длину доброго дромоса — так называли бег на один стадий, — подходила к месту отдыха и ночлега, её участники делали небольшой привал там, где находился священный источник Пиеры. Здесь они приносили богам свою первую жертву. Как того требовал многовековой обычай, это был хорошо откормленный кабан. Жертвоприношение должно было снискать участникам будущих состязаний благосклонность богов.
Эти сведения сообщал окружающим немолодой человек, по виду бывший атлет, может быть, даже олимпионик — победитель состязаний в Олимпии. Один из юношей робко спросил:
— Правда ли, что и элланодики проходят церемонию очищения?
— Конечно! Ведь те, кому доверено судейство состязаний, — элланодики, — остаются людьми со всеми своими недостатками и слабостями, — отвечал рассказчик. — Они совершают омовение водой из родника Пиеры, чтобы честно исполнять свои обязанности в период Игр, полностью освободиться от симпатий и антипатий, возникших у них к тому или иному участнику состязаний во время тридцатидневной тренировки в Элиде, где они живут бок о бок с атлетами.
— А в чём роль номофилаков? — спросил юноша.
— Номофилаки — знатоки олимпийских правил. Они готовят элланодиков к их миссии. Однако досконального знания правил всё же недостаточно. От элланодиков требуется полная беспристрастность. Это чрезвычайно важно, ибо решение элланодика окончательно.
— Разве не может участник Игр обжаловать решение элланодика? — поинтересовался старик с посохом, стоявший рядом с юношей.
— Разумеется, может, — отвечал бывший атлет. — Но редко кто осмеливается сделать это. Ведь в этом случае олимпиец действует на свой страх и риск. И если его просьбу отклонят, он может быть подвергнут очень суровому наказанию.
— Ишь ты, — возмутился старик. — Когда-то олимпийцами называли богов, живущих на горе Олимп, а теперь, видно, всякого, кто допущен на атлетические игры в Олимпии! Ну и времена!
— Некоторые из них, те, что победят, — мягко возразил атлет, — и впрямь станут вскоре сродни богам.
— Просвещай невежд, Ликас, — насмешливо бросил говорившему атлету подошедший мужчина средних лет, тоже, по всей видимости, в прошлом состязатель.
Имя Ликаса из Спарты было известно каждому. В его честь были названы Игры 287-й Олимпиады, на которых он победил в беге на стадий. Что же касается насмешника, то им оказался менее счастливый атлет, соперник Ликаса — Филумен из Аркадии.
— Когда же мы наконец увидим олимпийцев и элланодиков? — спросила пожилая женщина, приехавшая, судя по одежде, из восточных областей Римской империи.
— Скоро мы услышим конский топот, — отвечал Ликас, — и верховой воин, отправившийся с самого утра навстречу шествию, появится перед нами и возвестит о приближении колонны, в рядах которой идут будущие олимпионики.
Последнее слово Ликас произнёс с особой торжественностью.
Олимпионик! Этот желанный титул давался вместе с оливковым венком тому, кто побеждал в одном из видов олимпийского состязания — агона. Победитель прославлял свой родной город, свой род. Он прославлял себя. К заветному слову «олимпио», указывающему на участие в Олимпийских играх, он мог
