Все попытки Тома разъяснить, что этот вопрос ничего общего с фермами не имеет, что это вопрос религии, нечто совсем другое, не могут поколебать уверенности Гека и Джима.
В уста негра Джима Твен вкладывает обращенные к Тому слова, раскрывающие истинную — кровавую — сущность «крестового похода», о котором он мечтает. С глубоким сарказмом Джим говорит: «Я… вот как понимаю. Ничего у нас не выйдет. Мы не сможем убивать этих несчастных чужеземцев, которые ничего худого нам не делают, до тех пор, пока мы не поупражняемся… Но если мы возьмем парочку топоров — вы, и я, и Гек — и переправимся через реку нынче ночью, когда луна скроется, и вырежем ту больную семью, что живет возле Снай, и подожжем их дом, и…» Разумеется, герои Твена не станут «упражняться» в убийствах…
В мире, где было так много захватчиков чужого достояния, чужой земли, Гек и Джим становились Твену все ближе и ближе.
Повесть «Том Сойер — сыщик» — одна из многочисленных пародий Твена на модные детективные романы и рассказы. Еще в «Похищении белого слона», опубликованном в начале 80-х годов, писатель использовал эту форму сатиры для того, чтобы высмеять тупых сыщиков, идиотических полисменов, не упускающих, впрочем, возможности создать себе рекламу или даже урвать какой-нибудь куш. Комизм контраста между громкими словами и нелепейшими действиями, высокими претензиями и низкими поступками воплощен в этом рассказе с очаровательной непринужденностью.
Кое-где и в «Томе Сойере — сыщике» можно обнаружить элементы насмешки над американским «правосудием». К сожалению, в повести нет легкости и блеска «Похищения белого слона». К тому же образы Тома и особенно Гека крайне обеднены. Гек лишь ведет летопись похождений своего друга и с трудом поспевает за развитием его гибкой мысли.
Душа, свободная от эгоизма
Недолго довелось Твену радоваться спокойной жизни во Флоренции.
Вообще литературную работу то и дело приходилось прерывать. Мучили деловые заботы, связанные с издательством и все с той же машиной Пейджа. Может быть, с тревогой думал Твен, у этой машины нет будущего и другие предприниматели вытеснят изобретение, с которым он связывал столько ожиданий.
Для урегулирования дел пришлось срочно выехать в Америку. Так уж получилось, что он, бывший лоцман с Миссисипи, старатель и журналист, американец до мозга костей, чувствовал себя счастливым только тогда, когда находился вдали от родины, во Флоренции.
В Америке начался новый экономический кризис. Фабрики закрывались, рабочих выгоняли на улицу. Твен вернулся в Европу в подавленном настроении. Дела его шли все хуже. Банк потребовал, чтобы фирма Вебстера немедленно оплатила долги. Над Твеном нависла угроза банкротства. Бессонные ночи. Он ходит из угла в угол. Оливия Клеменс в письме к сестре признается, что иногда не знает, откуда взять денег на расходы.
Кризис углубляется.
Писатель не может вынести неизвестности — он снова едет в США.
В отчаянии Твен обратился за советом к своему новому знакомому — Роджерсу, одному из крупных деятелей рокфеллеровской монополии.
Владельцы нефтяного треста «Стандард ойл» были широко известны своими темными махинациями. В журналы начали проникать статьи, разоблачающие грабительские методы Рокфеллера. На долю Роджерса выпала обязанность установить дружеские связи с литераторами и журналистами, чтобы помешать углублению разоблачительной, кампании против «Стандард ойл». И Роджерс согласился помочь Твену.
Вообще богачи в США стали охотно играть роль покровителей искусств. Даже самые крупные писатели не отклоняли приглашений на званые обеды к миллионерам. X. Гарленд, выходец из среды небогатых фермеров, вспоминая подобные обеды у заводчика Карнеги, писал: «Меня больше всего тревожило убеждение, что миллионер может приказывать таланту и талант подчиняется».
Твену предложили выпустить книгу, разоблачающую махинации «мерзавцев» из «Стандард ойл». Но Твен от нее отказался. Ведь Роджерс, один из столпов этого треста, наивно говорил писатель, «единственный человек, который, не жалея ни сил, ни труда, старается спасти меня и моих близких от нищеты и позора». «Если вы меня знаете, — сказано в одном письме Твена, — вы, поймете, нужна мне эта книга или нет». Слова эти грустно и больно читать.
Банк еще настойчивее потребовал уплаты долга. Речь шла об относительно небольшой сумме, но денег у писателя уже совсем не осталось. В письме жене, относящемся к осени 1893 года, Твен говорит, что за всю свою жизнь он не испытывал ничего подобного тому, что ему пришлось пережить за одну последнюю неделю. И дальше идет рассказ о мучительных попытках раздобыть денег для уплаты долгов. «Я срочно отправился в Хартфорд и вернулся обратно — денег не достал», — пишет он. Затем Твен обратился с просьбой о деньгах к одной родственнице. «…Я сказал ей, что потерял стыд, ибо мой корабль идет ко дну…»
«Когда я упал на кровать в восемь часов вечера, — продолжает писатель, — разорение казалось неизбежным, но я был так утомлен физически, что… заснул мгновенно».
Прошло еще несколько месяцев, и Роджерс дал совет — объявить банкротство. На следующий же день фирма «Чарлз Л. Вебстер и компания» была закрыта.
Одно радовало Твена: наконец-то покончено с предпринимательством, с тем, что мучило его на протяжении многих лет жизни.
Некоторое время спустя Роджерс уведомил писателя, что нужно отказаться от всяких надежд на машину Пейджа. Это сообщение, пишет Роджерсу Твен, «поразило меня, точно громом. Оно вышибло весь разум у меня из головы, и я начал бегать взад и вперед, не зная, что делаю».
Твен был разорен.
Именно в эти месяцы бесконечных тревог и волнений писатель активнее всего работал над новой книгой о Жанне д'Арк. Он давно задумал написать роман о великой героине французского народа. Это должна была быть книга о подлинном мужестве, о великой личности.
Писатель забывался над рукописью. Он знал, что пишет совсем не такую книгу, какой ждали от юмориста. Под его пером возникал роман о героической борьбе и великой трагедии. Твен обратился к образу Жанны д'Арк, ибо она в его представлении была совершенно свободна от эгоизма и тщеславия.
Жанна д'Арк совершила ряд беспримерных подвигов, на которые не был способен ни один полководец ее страны. В чем же причина ее успехов? «…Она была крестьянкой, — пишет Твен. — Этим все сказано. Она вышла из народа и знала народ. Те, другие, вращаясь в более высоких сферах, знали о нем немного. Мы не привыкли считаться с бесформенной, загадочной и косной массой, которую зовем «народом», придавая этому слову оттенок презрения. Это странно, потому что в душе мы отлично знаем: прочна лишь та власть, которую поддерживает народ; стоит убрать эту опору — ничто в мире не спасет трон от падения».
Мысль о том, что источником силы Жанны д'Арк был сам народ, Твен повторяет многократно.
С безошибочным чувством писателя, которому близок народ, Твен создал облик великой девушки, вдохновленной на легендарные подвиги силой любви к своей поруганной родине.
Высок был замысел Твена. Но не все в романе достаточно убедительно. Характеры не всегда раскрыты с должной психологической глубиной. Детство Жанны д'Арк дано в несколько идиллических тонах. Как правильно почувствовал друг Твена Гоуэлс, сцены битв и старинных обычаев искусственно романтизированы.
Лучше всего удались писателю те картины, где показана борьба героини романа против предателей-церковников, которые довели лицемерие до уровня тончайшего искусства, научились ловко прикрывать гнусные деяния святошескими словами. Жанна д'Арк, трогательно слабая телом и могучая духом, заставляет полюбить себя еще сильнее, а враг ее — Кошон — делается как бы личным врагом читателя.
Даже в этом романе о средневековой Франции встречаются образы, напоминающие о том, что его автор вырос на реке Миссисипи. Есть что-то весьма характерное для Твена, например, в образе Паладина,
