Электрический потенциал Ниагары, свернутый в булавочную головку. Ну, ладно… они или оно… утрачивает контроль. Все булавочные головки разворачиваются в Ниагары. И превращаются из контролируемой точки в неудержимый водопад… другими словами их энергия высвобождается.
– Ну, хорошо… что же из этого следует? Что должно следовать? Каждая живая батарея куба, шара, пирамиды – взорвалась. Во время короткого замыкания вся долина должна была превратиться в вулкан. Пойдемте посмотрим, что произошло с вашими непреодолимыми пропастями и неподъемными стенами, Вентнор. Я не уверен, что там не найдется выхода.
– Входите, все готово, – позвала нас Руфь. Ее слова прервали возникший было спор.
Войдя в помещение с бассейном, мы увидели не дриаду, не языческую девушку. В бриджах и короткой юбке, решительная, владеющая собой, убравшая непокорные локоны под плотно прилегающую шляпку, обутая в прочную обувь, Руфь возилась у спиртовки с закипающим котлом.
Пока мы торопливо завтракали, она молчала. И не подошла к Дрейку после завтрака. Держалась брата, когда мы двинулись по дороге под дождем к карнизу между утесами, где раньше сверкала завеса.
По мере нашего приближения становилось все жарче; воздух парил, как в турецкой бане. Туман стал так густ, что мы шли наощупь, держась друг за друга.
– Бесполезно, – выдохнул Вентнор. – Ничего не видно. Придется повернуть назад.
– Выжжено! – сказал Дик. – Я ведь вам говорил. Вся долина превратилась в вулкан. А дождь стал туманом. Придется ждать, пока он не разойдется.
Мы вернулись в голубой дом.
Весь день шел дождь. Несколько оставшихся светлых часов мы блуждали по дому Норалы, осматривая его содержимое, или сидели, рассуждая, обсуждая фазы феномена, который наблюдали.
Мы рассказали Руфи, что произошло после того, как она присоединилась к Норале. Рассказали о загадочной борьбе между великолепным диском и мрачным пламенным крестом, который я назвал Хранителем.
Рассказали о гибели Норалы.
Услышав об этом, она заплакала.
– Она была такая милая, – плакала она, – такая красивая. И она очень любила меня. Я знаю, что она меня любила. О, я знаю, что мы не могли разделить с нею ее мир. Но мне кажется, что Земля была бы не так отравлена, если бы на ней жила Норала со своим народом, а не мы.
Плача, она ушла в комнату Норалы.
Странную вещь она сказала, подумал я, глядя ей вслед. Сад мира был бы не так отравлен, если бы в нем жили эти существа из кристаллов, металла и магнитных огней, а не мы, из плоти и крови. Я подумал об их прекрасной гармонии, вспомнил о человечестве, негармоничном, нескоординированном, вечно стремящемся к самоуничтожению…
У входа раздалось жалобное ржание. На нас смотрела длинная волосатая морда с парой терпеливых глаз. Пони. Несколько мгновений он смотрел на нас, потом доверчиво вошел, подошел ко мне, прижался головой.
Это был пони одного из персов, убитых Руфью. На нем было седло. Отогнанный ночной бурей, он вернулся, привлекаемый инстинктивным стремлением оказаться под защитой человека.
– Удача! – сказал Дик.
Он занялся пони, снял седло, принялся растирать животное.
31. ШЛАК!
Ночью мы спали хорошо. Проснувшись, обнаружили, что буря еще усилилась: ветер ревел, и шел такой сильный дождь, что было невозможно идти к пропасти. Мы дважды пытались, но гладкая дорога превратилась в поток, и, промокнув, несмотря на плащи, до нитки, мы отказались от попыток. Руфь и Дрейк уединились в одной из комнат дома; они были поглощены собой, и мы им не навязывались. Весь день шел дождь.
Вечером мы доели последние припасы Вентнора. Руфь, по–видимому, забыла Норалу; она о ней больше не говорила.
– Мартин, – спросила она, – нельзя ли нам завтра выйти? Я хочу уйти отсюда. Хочу вернуться в наш мир.
– Двинемся, как только кончится буря, Руфь, – ответил он. – Сестренка, я тоже хочу, чтоб ты быстрей вернулась.
На следующее утро буря прекратилась. Мы проснулись на рассвете. Утро яркое и ясное. Молча торопливо позавтракали. Седельные мешки были упакованы и привязаны к пони. Там было и то немногое, что мы могли унести их дома Норалы: лакированные кожаные доспехи, пара плащей, сандалии, гребень с драгоценностями. Руфь и Дрейк по бокам пони, мы с Вентнором впереди – начали мы свой путь к пропасти.
– Вероятно, придется возвращаться, Уолтер, – сказал Вентнор. – Не думаю, что нам удастся пройти.
Я указал. Мы еще совсем недалеко отошли от дома. Там, где между вертикальными утесами висела завеса, теперь виднелось большое рваное отверстие.
Дорога, которая раньше вела через утесы, теперь была перегорожена тысячефутовым барьером. Над ним и за ним в хрустально чистом воздухе я ясно видел противоположную стену.
– Мы можем тут подняться, – сказал Вентнор. Мы достигли подножия барьера. Тут обрушилась лавина, баррикада из обломков скал, камней, булыжников. Мы начали подниматься, добрались до вершины, увидели долину.
Впервые мы увидели эту долину как сверкающее море, пронизанное лесом молний, усеянное гигантскими пламенными знаменами; видели ее без огненных туманов, как огромную плиту, покрытую чистописанием бога математики; видели ее полной металлическими существами с колоссальным иероглифом посреди – живым Городом; видели ее как светящееся озеро, над которым повисли загадочные солнца, озеро желтого пламени, на которое падал ливень сверкающих частиц, а в самом озере воздвигались острова–башни, выбрасывающие потоки огней; видели среди всего этого женщину–богиню, наполовину земную, наполовину из неведомого мира, погрузившуюся в живую могилу, умирающую могилу, в пламенеющую загадку; видели крестообразного металлического Сатану, мрачно пламенеющего кристаллического Иуду, предающего… самого себя.
Там, где мы видели невообразимое, бесконечно, необъяснимое… теперь там был только… шлак!
Аметистовое кольцо, от которого струилась светящаяся завеса, растрескалось и почернело; как угольная лента, как траурная корона, опоясывало оно пропасть. Завеса исчезла. Дно долины потрескалось и почернело. Рисунок, иероглифы исчезли. Сколько хватал глаз, расстилалось море шлака, черное, застывшее, мертвое.
Тут и там поднимались черные холмы, огромные столбы, наклоненные и изогнутые, словно это застыл поток лавы. Особенно тесно эти столбы теснились вокруг огромной центральной насыпи. Все, что осталось от сражающихся металлических существ. А насыпь – это само металлическое чудовище.
Где–то здесь прах Норалы, в урне металлического императора!
И от одного края пропасти до другого, на всех этих разбитых берегах, на застывших волнах и холмах, на почерневших искаженных столбах и башнях, – всюду только шлак.
Я ожидал катастрофу, понимал, что увижу трагедию, но никогда не приходилось мне видеть картину такого опустошения и ужаса.
– Выгорело! – прошептал Дрейк. – Короткое замыкание, и все выгорело! Как динамо, как электричество!
– Судьба! – сказал Вентнор. – Судьба! Пока еще не пробил час человечества, оно еще не должно отказаться от своего мира. Судьба!
Мы начали пробираться в долину. Весь день и часть следующего мы искали выхода из пропасти.
