Не требуется электронной машины, чтобы отличить музыканта-профессионала от любителя по тому, как они воспринимают звуки. Профессионал даже при выполнении трудных пассажей регулирует свое прикосновение к инструменту в соответствии с реверберацией звуков в той комнате, где он играет. Любитель же слишком поглощен игрой, чтобы обратить на это внимание.
Уже более столетия учителя пения подчеркивают, насколько важно для каждого певца упражняться, чтобы получить вибрато, а не ровную постоянную ноту. По сути дела, это тремоло или трелеобразное изменение высоты звука с частотой 5–6 колебаний в секунду. Человеческому уху доставляет удовольствие, что сложное устройство органа дополняется аппаратом, который подражает вибрато. В 1959 году ученые из Оксфордского университета обнаружили, что вибрато совершенно необходимо певцу для управления собственным голосом и для поддержания его на нужной высоте. Без стимулирования этих нарочитых вариаций мозг певца не замечает постепенных изменений высоты звука.
Музыка — это наследие, которое мы приобретаем на протяжении всей жизни, от колыбельной до симфонии. Мы заучиваем фразировку и последовательность звуков, пока не запоминаем ее. Некоторые люди восстают против подобного положения: им доставляет удовольствие лишь совершенно незнакомая музыка, которая возбуждает и будоражит их. По этой причине они предпочитают джаз, американскую форму музыкального искусства: его исполнители избегают музыкальных штампов, давая разнообразные импровизации, и слушатель не может мысленно напевать мелодию из нескольких музыкальных фраз, прежде чем он их услышит. В этом и состоит суть «взбадривания джазом» («jazzing it up»).
Легко проверить, насколько хорошо мозг человека может удерживать музыкальный штамп. Например, бывает, что мы слушаем по радио любимое музыкальное произведение, и вдруг его заглушает бешеный рев пролетающего над нашей крышей реактивного самолета. При этом мы даже можем не услышать звонка, возвещающего о приходе гостя, и не заметим, что радио выключили и пошли открывать. Если в этот момент гул самолета будет особенно невыносим, то многие из нас, не прекращая чтения или работы, мысленно будут «слушать» музыку до тех пор, пока гул не стихнет. И только тогда мы обнаружим, что радио молчит и в комнате идет разговор.
Мы заучиваем и запоминаем определенные звуковые комплексы, а затем используем их, превращая непрерывный поток вибраций человеческого голоса в отдельные звуковые образы. И ребенок пяти-шести лет, ко времени поступления в школу, должен потратить более 20 тысяч часов, чтобы научиться понимать разговор родителей и своих друзей. К этому времени у него формируется, вероятно, никак не меньше, чем десять тысяч сложных последовательностей слогов, которые приобретают смысл в связи с событиями в окружающем его мире. Если дома говорят не только на одном языке, то число таких комплексов может быть больше. Тем не менее другие языки остаются для ребенка «иностранными», так как в них нет привычных «фонем», употребляемых в определенной последовательности. А поэтому понадобится сравнительно долгое время, чтобы ребенок смог полностью понимать другой язык с нюансами его значений и звуковых выражений.
Животные проявляют различные способности к овладению языками. Самыми знаменитыми в этом отношении считаются попугаи. Но распознают ли они в действительности что-либо, кроме известной последовательности, в смене высот звука и интервалов между слогами, когда их спрашивают: «Полли, хочешь печенья?» Нас мучили сомнения, пока мы не стали свидетелями интересного события в Южной Африке.
За несколько месяцев до этого события у экипажа торгового судна Южноафриканского Союза, не имевшего нужных документов, была конфискована большая клетка с красивыми попугаями
Мы проводили опыты с амазонскими попугаями главным образом в Центральной Америке и Мексике, где прирученного попугая-самца называют
Конечно, имитация птицей человеческой речи не является доказательством ее интеллекта. По крайней мере у нас есть немало оснований думать, что попугаев можно научить разговаривать только потому, что их голосовой и слуховой аппараты работают в более медленном темпе, чем у других птиц. Просто звуки человеческой речи, по-видимому, больше походят на крики попугаев, чем на музыкальный репертуар певчих птиц.
Вероятно, мозг каждого животного воспринимает только небольшую часть всех звуков, которые достигают его ушей. И врожденные инстинктивные реакции и приобретенный опыт помогают определить, какие звуки представляются значимыми для мозга.
Такие птицы, как дикие вороны или серебристые чайки, общаются со своими «соплеменниками» с помощью звуков, близких к языку. В Пенсильванском государственном университете д-р Губерт Фрингз со своей женой проводят опыты, которые показывают, как много могут узнать вороны и чайки, слушая крики своих собратьев. Эти ученые обнаружили, что вороны в США пользуются особыми сигналами тревоги, заставляющими других ворон улетать прочь, сигналом SOS, который они издают, попадая в лапы хищника, а также сигналом общего сбора, когда видят сову или кошку. Эти сигналы, записанные на высокочувствительную магнитную пленку, представляют собой достаточно понятный вороне язык; когда эту пленку проигрывают где-нибудь в лесу, дикие вороны реагируют должным образом.
Однако на французских ворон эти записи либо никак не действовали, либо вызывали у них неадекватную реакцию.
Вороны во Франции, услышав сигналы тревоги своих пенсильванских сестер, не улетают прочь, а, напротив, начинают собираться вместе. А серебристые чайки Франции не обращают никакого внимания на весь сигнальный репертуар, которым владеют американские птицы. Создается впечатление, что французские пернатые не понимают иностранного языка.
Пойманные в Пенсильвании вороны, которые не кочуют по Новому Свету, обычно не отзываются на крики ворон из штата Мэн. И наоборот. Однако вороны, свободно летающие между двумя районами, начинают понимать оба местных диалекта. По-видимому, между птицами северной Европы и Америки существует даже некоторое взаимное общение, так как обнаруженные зимой в штате Мэн вороны больше реагируют на сигнальные крики французских птиц, чем летние обитатели этого штата. В этом отношении вороны, зимующие в Пенсильвании, больше похожи на птиц, которые проводят лето в штате Мэн. Создается впечатление, что перелетные птицы способны изучить «язык» не только своих собратьев, но и птиц других видов. Отсюда можно сделать вывод о том, как полезно путешествовать.
Более мелкие птицы отличают одну сову от другой по «голосам» и проявляют эту способность, даже когда человек имитирует совиный крик. Однако доктор Лой Миллер из музея при Калифорнийском университете в Беркли обнаружил, что маленькие дикие птички не реагируют на крики больших сов. Более крупные птицы, для которых большие совы в определенные периоды их жизни представляют опасность, реагируют на сигналы только тех ночных хищников, которые обитают в этом районе. Ни одна из этих птиц не реагирует на крики сов, обитающих в отдаленных областях. Более крупные птицы также не проявляют «осведомленности» в отношении звуковых сигналов мелких местных сов, которые, по всей видимости, не нападают на них.
Все, что мы знаем о языке человека и животных, заставляет нас восхищаться тем, как рано возникает связь между родителями и детьми. Конечно, крокодилиха спешит к своей кладке, когда услышит в глубине,
