— Люди, посвятившие всю жизнь изучению божественных откровений, давно предусмотрели надвигающуюся опасность, — снова заговорил ишан. — Наш духовный глава, человек праведной жизни, святой Миян Кудрат Хозрат благословил нас, своих учеников, на борьбу с надвигающейся опасностью. Недавно в Коканде самые ученые и уважаемые люди, люди, известные своими познаниями ко рана и шариата, решили создать общество для защиты нашей религии, для защиты веками освященных обычаев, установленных святым пророком по повелению бога. Святой Миян Кудрат Хозрат благословил назвать общество борцов за веру славным именем «Улема». Все глубоковерующие почтенные люди должны вступить в это общество и всеми силами содействовать его процветанию. Они должны использовать свое влияние на простой народ, чтобы, если будет нужно, поднять всех мусульман на джихад — священную войну против неверных и нечестивых отступников от корана, ибо пророк сказал: «Убивайте неверных всюду, где вы их ни встретите!» Священное общество «Улема» призовет правоверных и поведет их на битву за торжество ислама.
Ишан закончил свое обращение к мюридам. Несколько мгновений стояла тишина.
— Ахрос, хватит. Ложись отдыхай! — донесся со двора голос Турсуной. Тургунбай недовольно покосился на двери, но не двинулся с места.
— Значит, скоро будет война, — первым заговорил Миршараб. — А как же хозяйство? Как же с хлопком?
— На джихад уйдут все мужчины. За хлопком ходить будет некому. Надо сеять только пшеницу, — спокойным тоном проговорил мулла Сеид Гияс.
Тургунбай удивленно взглянул на муллу. Настоятель мечети был одним из самых крупных землевладельцев в селении. Его поля всегда засевались хлопком. «Как же это он так легко от дохода отказывается?» — пронеслось в голове Тургунбая. Но Сеида Гияса поддержал Исмаил Сеидхан.
— Конечно, хлопка засеем очень мало, — уже тоном делового человека заговорил он. — Но уважаемые хозяева посевов если и потеряют на этом, то незначительно. Пусть все они помнят святые слова корана: «Надо верить в бога и его пророка и вести священную войну на пути бога, отдавая на это свое имущество и себя самих». Да и потеряют-то они не так уж много. Во-первых, имущество кяфиров и наших отступников перейдет в их руки. Во-вторых, священная война с неверными потребует мало хлопка, но много зерна. Зерно подорожает. И, наконец, победа над Советами даст нам возможность быстро наверстать упущенное.
— А что будут делать те, кто не может сражаться? Ведь для посевов зерна надо вдесятеро меньше народа. Что будут делать наши батраки-издольщики? — допытывался Тургунбай.
— Путь каждого человека проистекает так, как угодно всевышнему. Создатель мира одинаково заботится о каждой живой твари. Не пропадут и те, кто лишен будет работы на полях, — вдохновенным голосом ответил Исмаил Сеидхан и, помолчав, закончил с оттенком злорадства. — Они пойдут в города. Пусть новая власть заботится о безработных. Пусть кормит их.
— А старые запасы хлопка надо быстро отгрузить, — радуясь, что предвосхитил мысль ишана, заговорил Миршараб. — Пусть в Туркестане ни одной коробочки не останется.
Но юркий торгаш не угадал. Ишан снова бросил на него острый взгляд, затем заговорил медленно, словно рассуждая сам с собой.
— Хлопок, который сейчас лежит на складах, найдет себе другого покупателя. В Россию его отгружать не надо. Новая власть не сможет купить за границей хлопок. Без нашего хлопка русские текстильные фабрики станут. Рабочие этих фабрик останутся без работы, будут голодать, будут недовольны новой властью, недовольны большевиками. Они не с такой охотой, как сейчас, будут поддерживать новую власть, а это помощь в нашей борьбе с нарушителями корана и шариата. Велик аллах!
— Велик аллах! — согласным хором ответили мюриды своему ишану. Они больше не задавали вопросов, убежденные в том, что все продумано и подготовлено людьми, значительно более умными и опытными, чем они, простые деревенские богатеи. А Исмаил Сеидхан поучал своих учеников, как действовать в ближайшие дни.
— Нужно, чтобы все почтенные и состоятельные люди объединились на борьбу с заразой, вступили в общество «Улема». В Ширин-Таше призывать к этому должны вы — пятеро. Рассказывайте всем о поругании правоверной религии большевиками, о том, что большевики осквернят мечети, заставят всех есть свинину, заставят сделать всех жен общими, а того, кто не согласится на это, подвергнут унижениям и притеснению. Надо всемерно разжигать священную ненависть правоверных мусульман к осквернителям нашей религии — к русским и нашим собственным отступникам от святого ислама.
— Истинно! Истинно! — согласно кивали головами мюриды.
— Особо обратите свое внимание на батраков и издольщиков, работающих у вас. В конечном счете, воевать с неверными придется им. Надо так раскалить в правоверных ненависть к новой власти, к большевикам, чтобы все мусульмане, начиная от самых бедных, поднялись на защиту корана и шариата. А вам, почтеннейший Сеид Гияс, — обратился Исмаил Сеидхан к мулле, — надо во время каждой вечерней молитвы обращаться к правоверным с проповедями, раздувая в них пламя желания пострадать за веру. Ежедневно напоминайте о том, что каждый погибший в битве с неверными в дни священной войны войдет в райские сады, и прекрасные гурии рая будут наградой храбрецу. Но мы с вами еще отдельно поговорим о тех мыслях, которые надлежит в эти дни преподать правоверным.
В эту ночь гости поздно покинули дом Тургунбая Уже далеко за полночь Баймурад запер ворота за Сеидом Гиясом. Мулла ушел самым последним, после обстоятельной беседы с Исмаилом Сеидханом с глазу на глаз.
Только оставшись наедине с ишаном, Тургунбай решился обратиться к нему с просьбой, которая целый вечер не давала ему покоя.
— Светоч веры, — заговорил он, когда дверь за Сеидом Гиясом закрылась, — позвольте недостойнейшему из ваших верных мюридов обеспокоить вас своей ничтожной заботой.
— Говори, — милостиво разрешил ишан. — Я тебя выслушаю и помогу. Говори.
Исмаила Сеидхана клонило ко сну. Усталое тело просило отдыха. Сказывался многоверстный путь верхом от Шахимардана до Ширин-Таша. Веки, будто смазанные клеем, неудержимо слипались, комната, казалось, плавала в тумане и даже голос Тургунбая звучал откуда-то издалека.
Но ишан Сеидхан хорошо знал, что собой представляет Тургунбай. Он не сразу остановил на нем свой выбор, когда думал, в чьем доме создать сегодняшнюю беседу с мюридами. Однако в конце концов избрал Тургунбая. И личные наблюдения, и отзывы людей, знавших Тургунбая, — все говорило о его фанатичной религиозности, суровой замкнутости и жестоком решительном характере. Такой человек всегда нужен, особенно в нынешнее неустойчивое время. И, с трудом раскрывая слипающиеся глаза, Исмаил Сеидхан повторил:
— Говори, что тебя печалит.
Присев на край ковра рядом с ишаном, Тургунбай рассказал ему все, что услышал сегодня от Баймурада. Узнав, что Тургунбай на три года отпускал дочь в Ташкент, Исмаил Сеидхан укоризненно покачал головой, но не прервал рассказа своего мюрида. Когда, закончив свою жалобу, Тургунбай горестно замолк, ишан спросил его:
— Значит, ты послал кузнеца с сыном в Турт-Агач? Долго они там пробудут?
— Не больше недели, светоч веры, а могут и дней за пять все сделать. Саттар-кузнец — вероотступник и смутьян, но работать умеет.
— То, что сыну кузнеца понравилась твоя дочь, случайность. Ее легко исправить. Опаснее всего то, что в Ширин-Таше живут такие люди, как Саттар-кузнец. Они, как язва, разъедают наш мусульманский мир. Они страшнее русских, страшнее всех неверных. Если русские бунтовщики и такие отступники от веры, как Саттар, соединятся, мир ислама погибнет. Вам надо избавиться от Саттара-кузнеца.
Тургунбай безнадежно махнул рукой.
— Он тут всей голью верховодит. Не он нас, а мы его боимся. Без вашей помощи, святой отец, мы бессильны.
Ишан с презрительным сожалением посмотрел на Тургунбая. Резкое слово готово было сорваться с губ Сеидхана, но, помолчав с минуту, он вместо укоризны спросил своего, уныло повесившего нос мюрида:
— В каком возрасте твоя дочь?
