Подошли к зданию театра, недавно выкрашенному, но потемневшему от дождя, который непрерывно моросил последние дни. Петр Васильевич раздумывал, куда усадить Тоню. Он заранее договорился с администратором, и тот обещал хорошее место в директорской ложе. Но Рябикову вдруг не захотелось расставаться с девочкой. Если он на минуту и забежит повидать ее во время антракта, что же это у них будет за знакомство! И он решил взять ее к себе в регуляторскую. Ведь оттуда все отлично видно. Правда, слишком близко. Но возможно, Тоне именно это и будет интересно.
— Хочешь сидеть там, где я работаю? — спросил он.
Она сразу же уверенно кивнула.
— Только это почти на сцене. Танцевать будут прямо перед тобой. Согласна?
Тоня опять наклонила голову.
— Из зала ты еще успеешь насмотреться, — сказал Рябиков.
Они разделись на служебной вешалке. Косички Тони были хорошо прибраны. Байковое платьице выглядело строго и нарядно. Тоня раздела и куклу, сунула ее пальто в рукав своего.
— Ваша? — спросила гардеробщица.
Петр Васильевич сделал вид, что не слышал вопроса. Он взял Тоню за руку и повел вверх по узкой каменной лестнице.
Поднялись во второй этаж, потом пошли длинным коридором. В конце его, на площадке лестницы, докуривая папиросу, стоял человек в меховом комбинезоне. За спиной его, как мешок, висела медвежья морда. На площадке было тесно, и, чтобы разойтись, пришлось потесниться.
— А, привет, Васильич, — сказала медвежья шкура. — Привел? Давно пора. Хорошая девочка. А я и не знал. Будем знакомы.
— Мы спешим, — бросил Рябиков и потянул Тоню дальше.
Они стали спускаться по крутой железной лесенке. Больше, к радости Петра Васильевича, на пути никто не попадался, и они наконец очутились в регуляторской. Синим отливом поблескивали металлические дуги, горели красные огоньки. Петр Васильевич нажал какую-то кнопку и сказал в круглую сеточку:
— Мамкин, я здесь. Все в порядке?
— В порядке, привет, Петр Васильевич. Все на месте! — послышалось откуда-то из стены. — Вместо Чистякова сегодня Римма. У Чистякова бюллетень. Грипп схватил.
— Хорошо, — сказал Рябиков и нажал другую кнопку. — Римма, это я, Рябиков! Здравствуй! Выписку хорошо знаешь?
— Это и есть театр? — спросила Тоня, с каким-то даже страхом оглядывая помещение регуляторской.
— Вот театр. Смотри сюда.
Он велел ей заглянуть в маленькую щелку. Тоня увидела огромный зал, в огнях и золоте. Было много детей. Они занимали места и громко переговаривались между собой. А где-то рядом бестолково трубили трубы и, будто передразниваясь, пилили скрипки.
— За нами оркестр, — пояснил Рябиков. — Слышишь? Это музыканты настраиваются.
В тесной регуляторской стояли две треноги с просиженными кожаными сиденьями. Петр Васильевич покрутил сиденье, и оно поднялось выше. Но он что-то прикинул и сказал:
— Низковато.
Петр Васильевич вышел и вернулся с толстой твердой подушкой. Положив ее на сиденье, он усадил Тоню так, чтобы ступни ее упирались в перекладину треноги. Показав на широкий вырез под потолком регуляторской, он сказал:
— Смотреть будешь сюда.
Тоня увидела перед собой доски пола, а за ними, совсем близко, желтый плюшевый занавес. Она подняла голову — занавес уходил вверх, как дорога.
И вдруг кто-то приглушенно произнес:
— Регулятор, приготовиться! Выводить зал!
Петр Васильевич, который уже устроился на другой треноге, взялся обеими руками за черные рукоятки и медленно повел их вниз. И сразу же ярко, как солнце, засветился желтый занавес. Затих оркестр, и в зале наступила тишина. И сейчас же, как гром, так что Тоня даже вздрогнула, совсем рядом ударили барабаны.
— Теперь начнется, — наклонился к ней Петр Васильевич.
Занавес пополз вверх, и на Тоню повеяло холодом. Почти рядом она увидела чьи-то беленькие лапки. Занавес поднялся еще выше и исчез, а перед Тоней открылся целый звериный город.
У зверей был праздник.
Тоне нужно было не только смотреть спектакль — еще показывать его кукле Люсе. Надо было держать Люсю так, чтобы она тоже все хорошо видела. Сперва Тоня даже спрашивала Люсю: «Интересно, да? Нравится?» Но вскоре кукла уже лежала у нее на коленях вниз лицом, а Тоня, замерев, во все глаза глядела на сцену.
Сидя на своем привычном месте, Петр Васильевич украдкой наблюдал за маленькой гостьей. Она сидела не шелохнувшись, почти не мигая, с полуоткрытым от удовольствия ртом. Щеки Тони порозовели. В регуляторской было душно, и Рябиков включил вентилятор. Но Тоня не замечала ни жары, ни внезапно пришедшей прохлады. И как-то рука Петра Васильевича сама по себе оторвалась от рычажка реостата и легла на голову девочки. Он осторожно погладил ее шелковые волосы и почувствовал, как Тоня чуть заметно вздрогнула и… — или ему это только показалось? — прижалась к его ладони.
Наступил антракт.
Петр Васильевич оставил Тоню и велел ей ничего не трогать. Наскоро выкурив сигарету, он поднялся в актерский буфет и попросил взвесить ему самый большой апельсин. Потом вернулся в регуляторскую.
— Тебе, — сказал он и протянул апельсин. Но Тоня вдруг убрала свободную руку за спину:
— Мне не надо. У нас все есть.
— Ну, вот еще… — Рябиков как-то сразу растерялся. — Ты смотри. Таких апельсинов нигде нет.
Он отколупнул кусок толстенной шкурки и стал очищать апельсин. В регуляторской приятно запахло. Потом он взял Тонину руку и вложил в нее апельсин, ставший вовсе не таким большим.
Тоня ела апельсин и спрашивала:
— А зачем эти колесики?
Рябиков пояснял.
— А можете сделать, чтобы везде, везде стало темно?
— Могу!
— Сделайте! — Она даже зажмурилась, вообразив такой невероятный случай.
— Зачем же? — опешил Петр Васильевич.
— А интересно. Вот все завизжат!
Он погрозил ей пальцем и улыбнулся. Ему нравилось, что Тоня даже не верит, что он такой большой начальник — командует всеми огнями в театре.
А та немного помолчала и вдруг спросила:
— А как мне вас называть?
Он задумался. Уж очень не хотелось, чтобы она звала его «дядей Петей».
— Меня Петром Васильевичем зовут, Тоня.
— А вот я и не Тоня. Отгадайте, кто я!
— Отгадаю.
— Ну, кто?! Ни за что не отгадать!
— Ты — Жульетта.
Тоня подозрительно насторожилась:
— А откуда знаете?
— Знаю! Давно.
— А откуда?
Но тут снова послышался голос:
