ему: все просто. Захотели люди, сказали, что согласны взять ребенка, — и новый член семьи в доме.
Никогда не мог он себе представить, что дело, такое доброе и человечное, вдруг окажется столь хлопотливым.
Петр Васильевич ходил к Тоне. Однажды принес ей подарок. Подарок был скромный, но добротный — вышивальный набор. Выбирала его Аня. Тоня за подарок поблагодарила, а потом сказала, что вышивальный набор хороший, но еще больше ей нравится набор для выпиливания.
Ходили они с женой в детский дом на праздник. Аня сидела отдельно от Рябикова. Жульетта Антонова читала на празднике стихи, а потом танцевала обезьянку в паре с другой девочкой. Аня смотрела на нее, и ей казалось — все видят, как она краснеет.
После праздника, как только остались вдвоем, Рябиков не без волнения спросил жену, понравилась ли ей девочка.
— Маленькая очень. Меньше своих лет, — сказала Аня.
— Ничего. Подрастет. Она крепкая, — заторопился Петр Васильевич.
Но по тому, как Аня произнесла эти слова — задумчиво и чуть-чуть беспокойно, он понял, что Тоня ей понравилась.
Потом уже Аня узнавала, что следует делать дальше. Вместе ходили по детским учреждениям и различным исполкомовским комиссиям. Формальностей было так много и казались они такими ненужными, что порой даже спокойный Петр Васильевич выходил из себя.
Брали справки из поликлиники о здоровье его и жены. Брали справку в домовом хозяйстве. В театре, конечно, уже все знали о его затее и все поздравляли. Кто искренне радуясь, а кто и с некоторым сочувствием, как бы подбодряя перед рискованным делом.
Потом к ним приходила Нина Анисимовна. Пили втроем чай. Рябиков при Нине Анисимовне не курил и пепельницы все спрятал. Разговор был отвлеченный, но Петр Васильевич все больше молчал и только изредка поддакивал женщинам.
И вдруг Аня сказала:
— Кроватку вот сюда поставим. Я уже приглядела. Есть такие аккуратные — до четырнадцати лет считаются. Как раз встанет, а шкафчик уберем в коридор.
Показывала она все это с какой-то опаской, словно боялась, что Нина Анисимовна не согласится. Но та только кивнула головой и рассказала о том, как одну девочку взяли к себе какой-то генерал с женой и была для девочки отдельная комната и все будто куда как хорошо, а генеральша потом приходила и жаловалась, что девочка потихоньку плачет и скучает по детскому дому. Генеральша тоже расстраивалась и спрашивала, что тут делать, и Нина Анисимовна не могла им дать никакого совета.
Она умолкла. Молчала и Аня. Петр Васильевич решил, что директорша рассказала эту историю неспроста. Он с опаской посмотрел на Аню, и она сказала:
— Не поняли, значит, они друг друга.
Подумав, Нина Анисимовна кивнула.
— Наверное. Но так бывает не часто. Дети тянутся к семье.
И от этих слов всем сделалось легче.
Кажется, все было решено. Оставалось главное: согласие Тони.
И вот настал день.
Петр Васильевич и Аня пришли в детский дом и, притихшие, уселись рядышком на старом клеенчатом диване в знакомом ему кабинете.
Позвали Тоню. Она вошла настороженная, немного испуганная. Увидев на диване Рябикова, Тоня улыбнулась ему и сразу же почему-то застеснялась.
— Садись, — сказала Нина Анисимовна и показала девочке на кресло.
Та не без труда забралась в него, свесив ноги в чулках резиночкой.
Немного помолчали, и первой заговорила Нина Анисимовна.
— Тоня, — произнесла она, — знаешь ли ты, что это твои папа и мама?
Нет, это был не вопрос, скорее утверждение. И Тоня, наверное, поняла. Она внезапно вспыхнула. Быстрый взгляд скользнул с директорши на Аню и остановился на Рябикове.
— Не знаю, — тихо сказала девочка.
— Да, — кивнула Нина Анисимовна. — И они этого раньше не знали. Ты потерялась, а теперь тебя нашли. И фамилия твоя, оказывается, не Антонова, а Рябикова.
— А зовут Жульетта? — быстро спросила Тоня.
— Зовут, правильно, Жульеттой.
Тоня молчала. Ее маленькие ладони, выдавая волнение, ерзали по краю сиденья.
— А почему меня нашли только сейчас?
— Так случилось. Ты потерялась крошкой, и никто не знал, где ты. А Петр Васильевич тебя узнал.
— А почему сразу не сказал?
— Он не знал, ты ли это, а потом все стало известно.
— Мне не говорили, что я потерялась.
— Знали, что тебя найдут. Теперь ты будешь жить с папой и мамой, как все дети. Ты пойдешь к ним.
— Сейчас? Сразу?
— Да.
— Ну, Тоня, милая, пойдем домой, — Анна Андреевна поднялась с дивана и погладила девочку по волосам.
— А вы правда моя мама? — спросила Тоня.
— Ну конечно же, — кивнула Анна Андреевна.
Девочка задумалась.
— Значит, я здесь больше не буду жить?
— Да.
Тоня соскользнула с высокого кресла.
— Можно, я побегу расскажу девочкам, что я нашлась?!
ЗДРАВСТВУЙТЕ, Я ЖУЛЬЕТТА!
Ее привели во второй половине дня. То, что она тут появится, знали уже все обитатели семьдесят седьмой квартиры, и каждый к этому относился по-своему.
— Абсолютно правильный поступок, — сказала Августа Яковлевна. — Я всю жизнь прожила одна, а посмотришь — глупая, никому не нужная жизнь.
Мария Гавриловна повздыхала, заметила, что с ребенком хлопот хватает, но все же сделала философский вывод:
— А она, жизнь, — вся в заботах. Без них-то что и делать?
Рита сказала просто:
— Вот и хорошо, пошумней будет, а то скука в квартире.
Ольга Эрастовна расспросила Аню, что за девочка, и обещала принести книгу «Питание детей», которая продавалась у них в институте в киоске.
Наливайко тоже отнесся положительно, сказал Петру Васильевичу, что он и сам давно подумывал, но дело в том, что Ольга Эрастовна и он — люди не очень здоровые, и пойти на такой шаг рискованно.
Что касается Олега Оскаровича, то он не сказал ничего. Отношение Кукса к надвигающемуся событию осталось загадкой.
Первой, с кем познакомилась Тоня, была Августа Яковлевна. Ее догнали на площадке возле дверей квартиры. Августа Яковлевна неторопливо поднималась домой.
