…В тот раз, в далекий памятный день, Мишка вместе с отцом и матерью были в горсаду на празднике Осоавиахима. И играла эта пластинка: «Саша, как много в жизни счастья…» А потом трубил духовой оркестр. Отец пил пиво и весело говорил:
— Пиво — жидкий хлеб. Не было такого случая, чтоб от этого умирали.
И мать тоже пригубила кружку и сказала, что оно горькое и все–таки, наверное, вредное, чего только мужчины в нем находят?! Все кругом были очень праздничные, при галстуках. Даже карусель работала! Они сидели с отцом на полосатой зебре и дико вскрикивали каждый раз, проносясь мимо матери, стоящей у забора, и она всегда ужасно пугалась и ахала.
— Товарищи! — вдруг закричал какой–то мужчина в клетчатой рубашке, взобравшись на эстраду. — Случилась большая беда!
Все рассмеялись и бросились поближе к сцене, приняв его за массовика. А оказалось, и правда беда. В десяти километрах от города загорелся торф, пожар угрожал захватить бензохранилище, и надо было срочно помочь. Полуторки, одна за другой, увозили наряженных отдыхающих. Они размахивали лопатами и почему–то громко пели: «Саша, ты помнишь наши встречи…»
Торф горел под землей, и странно было видеть, как из каждого куста, из каждой травинки на всем бесконечном пространстве серого поля струился дым. По дороге тарахтели телеги — это уезжали колхозники, потому что их деревня, стоящая на торфяной почве, была обречена… И вскоре домики, торчащие на горизонте, исчезли под землей, оставив после себя белесые клубы дыма. Тогда тоже вспыхивали на солнце лопаты, мелькали ломы и кирки. А потом все побежали за холм, и Мишка побежал, и отец, и мать; минеры заложили мины — вверх взлетали фонтаны земли; и снова люди ринулись назад, чтобы расширить и углубить заградительный пояс…
…«В такой же ласковый, в такой же теплый вечер, до новой встречи, мой родной…» — кричал патефон. Все кругом дружно работали, и можно было подумать, что сейчас «довойна» и тушат обыкновенный торфяной пожар, а не копают противотанковый ров.
К вечеру они сделали немало, и военные объявили им благодарность. Самый главный из них пожал Гапону руку. Тот расплылся от радости и сказал:
— Рад стараться!
Глава 6
Собрались опять в бараке у Гапона. В этот раз пришла почти вся «компания»: долговязый Шляпин, Славка Чумиций и их дружки. Гапон сидел у чугунки и время от времени шуровал кочережкой в поддувале, после чего печка начинала гудеть, как примус, и румяниться раскаленными боками. Заводилой, как самый старший и опытный, был Шляпин, недавно вернувшийся из колонии. Он нигде не работал, целыми днями пропадал на толкучке, что–то покупал, что–то менял… Когда соседи стыдили его: «Вон какой лоб вымахал! На парашютный или минный иди, фронту помогать!», он, хмыкнув, бережно чистил рукавом свою черную шляпу, за которую его, собственно, и прозвали Шляпиным: «Я фронту на фронте помогать буду. Через полгода, в восемнадцать лет, призовут — и конец вольной жизни! Хочу впрок пожить!»
— Кончай! — цыкнул на Гапона Славка Чумиций. — Устроил баню!
Гапон и не обернулся. Кто здесь хозяин–то?
— Это у него малярийная привычка, — хихикнул Шляпин и подсел к Гапону. — Вот что, малый, тут один человек — Рябого знаешь? — пшеницы просит. Надо бы разведать. Может, съездишь?
Гапону не надо было долго объяснять.
Шляпин, сдернув свитер и оставшись в тельняшке, достал из–под кровати гитару и принялся тихонько что–то напевать.
— Ты только живей, — бросил Гапону вслед Чумиций.
— А ты б умолк, — невозмутимо отозвался Гапон. — Вы тут не засиживайтесь и печку загасите!
Когда Гапон был уже на улице, песню подхватила компания. Всех громче, с надрывом, орал Славка.
…На запад мимо станции Узловая спешили теплушки с солдатами, платформы с машинами и другим военным снаряжением… Иногда на станции возникал затор. Тогда составы переформировывали и, в зависимости от их важности и срочности, отправляли дальше. А некоторые оставались в тупиках, ожидая своего срока. После этого на толкучках появлялись из–под полы колбаса, мыло и другие редкостные товары.
Страна сражалась, работала день и ночь, а жулье, спекулянты, шпана, всевозможные деляги в годину бедствий думали только о своей утробе. Откуда их столько взялось?! Вот и Мишку Гапонова втянула шпана в свои дела. «Берем мы немного, — говаривал Шляпин. — Подумаешь, какой–то мешок муки! Не обедняют!» Затуманили Мишке мозги: мол, эти составы все равно могут попасть под бомбежку или, еще хуже, в руки врагу. Шляпин и его компания расхваливали Гапона за удачные вылазки, льстили, и легковерный, одинокий, голодный Мишка не мог устоять перед их просьбами.
Через пару часов на попутном порожняке Гапон добрался до пригородной станции Ореховка. Тут он с ходу наткнулся на знакомого машиниста. Тот возился со своим старым паровозом — «щучкой». Ей предстояло тащить назад на Узловую длиннющий состав: в голове стояли пульманы, груженные дровами, брикетом и фрейзером — торфяной пылью; затем — несколько открытых вагонов с чугунными чушками; в середине состава на платформе везли новенький военный катер, рядом с ним ходил часовой — матрос. Проследив дальше взглядом, Гапон увидел с десяток запломбированных двадцатипятитонок с неизвестным грузом. На площадке хвостового виднелась красная фуражка железнодорожного охранника.
— Ты откуда свалился? — спросил машинист.
— К теще ходил щи хлебать, — подмигнул Гапон.
Когда они собирали с Валькой уголь по путям и, случалось, наталкивались на знакомую «щучку», машинист насыпал им полные ведра и дружески толкал коленом под зад. Гапон уважал его и звал по– свойски — дед.
— Подбросишь, дед?
— Можно, только пойди рожу сполосни. А то как сатана какая, — усмехнулся «дед». — Ты, случаем, не в трубочисты заступил?
— Ты на себя посмотрел бы, — беззлобно огрызнулся Гапон и, потоптавшись на месте, спросил на всякий случай, скоро ли отправится состав.
«Дед» объяснил, что они дожидаются вагона с мукой, который задержала мукомолка, и что время пока еще есть.
Гапон оживился: половина работы, считай, уже сделана. Теперь оставалось только незаметно поставить на этом вагоне метку. Вот и все.
Когда состав отмахал от Ореховки километров двадцать, Гапон по крышам добрался до предпоследнего вагона и поставил маленькую «м» — мука. На хвостовой он не пошел: там стоял охранник и мог заметить. На обратном пути Мишка стал проверять остальные вагоны. Делалось это очень просто. У него была припасена обыкновенная железная скоба с остро отточенными концами. Стоило подолбить скобой стенку вагона, и, словно под клювом у дятла, появлялась едва заметная дырочка. Обычно вагоны грузили спешно, насыпом, без тары, и поэтому через пробитое отверстие сразу же просачивалось зерно, соль, крупа, семечки или пуршила мука — что было. Дырочку потом Гапон затыкал щепкой и ставил условную метку, вот и все. Вскрывала вагоны компания Шляпина на Узловой по–разному. Чаще всего просверливали доски снизу и потихоньку наполняли мешки.
Работа у Гапона шла споро, и теперь он уже знал, что и в каком вагоне везут. Спрятав скобу, он лег на крышу и уставился на соседнюю платформу с катером. На палубе катера сидел матрос и тщательно протирал затвор винтовки.
— Эй, — окликнул его Гапон.
Матрос завертел головой.
— Братишка! — еще громче крикнул Мишка и сел, свесив ноги.
Матрос поднял глаза и молча рассматривал гостя. Может, он и не сразу определил, кто это, потому
