— Никак, идет. Слышь, голосит. Не она ли?
— И впрямь она. Да и мамок взгомонила — царевичей несут.
— Как на всех места хватит. Старшие царевны государыни поспешают. Арине Михайловне вона как трудно идтить-то.
— Известно, ногами болеет, да и дышать тяжело стала, что твои мехи кузнечные. Издаля слыхать.
— Редко сестрицы у государя бывать стали. И не упомню, когда к нему приходили. А уж государь к ним давно ни ногой.
— Никак, родители царицыны подошли.
— Да полно тебе, нешто их сюда впустят. Сама царица не больно-то их жалует, к себе не допускает, а уж чтоб в такой-то час!
— Четвертый час утра.
— Четвертый, говоришь? В такое время и батюшка государев блаженной памяти Михаил Федорович дух испустил. Видать, сам за сыном пришел. Говорят, так бывает.
— Господи, неужто и впрямь не дожить государю нашему даже до утра? Что за напасть за такая!
— Едва весточку о казнях соловецких получил…
— Замолчи! Смерти не боишься…
Душно. Душно в опочивальне государевой. От шепотов. От страха. От слов молитвенных — каждый свое твердит, что на ум придет. Свечей много, а свету нет. Ровно туманом покои заволокло. На окошках войлоки откинули, да все едино ночь. Ни зги не видать, ни огонька. Монахи от Чудова аналой пристраивают в углу, взад-вперед протискиваются. Дохтур у постели стоит, руку государеву не отпускает. Побелел весь. Чашу с питием лекарственным в сторону отвел — лекарский ученик едва на ногах удержался. Старшая царевна Арина Михайловна, как вошла, на колени рухнула, головы с пола не подымает. Сомлела, может? Татьяна Михайловна к балясинке прислонилась в ногах государевых, губами перебирает, перебирает. В государя всматривается. Иной раз слезинку смахнет, снова шепчет, ровно не видит никого округ. Младшие царевны у постели расставились. Софья Алексеевна наследника Федора Алексеевича за плечи обняла. Освободился от сестриных рук. Сам к государю шагнул: «Батюшка-государь! Что же ты, батюшка…». Князья Одоевские царевича подхватили. Слушает. Головой кивает.
Царица Наталья Кирилловна едва на постель государеву завалилася. От слез опухла. Детей к государю толкает: «Государь-батюшка! Алешенька! Свет ты мой, радость ты моя, деток, деток-то наших благослови! Без судьбы их оставляешь, Алешенька, на сиротство на горькое, безысходное! Государь- батюшка, не торопись! Не торопись, открой свои глазыньки, посмотри на семейство свое хоть в остатний разочек! Слово про нас молви, молви же, государь! Защити да сохрани нас, бессчастных, чем-ничем, батюшка, оборони!».
Глава 7
Государь-братец
— Государыни-царевны, повременить придется. Хотите в приемной обождите, а то за вами боярин в ваши покои придет, когда великому государю досужно станет.
— Государь занят? С кем?
— Великий государь совет держит с боярами. Так и сказал: дел великое множество, до вечерни едва управится.
— Нешто покойный батюшка ими до остатней своей минуты не занимался? Откуда столько набежало?
— Блаженной памяти царь Алексей Михайлович всем занимался, да ведь у каждого государю свой взгляд, особый. Ему править, ему и решать.
— Слыхала, сестрица Марфа Алексеевна? Ждать ли будешь или к себе пойдешь?
— Погоди, погоди, Софьюшка, во всем разобраться нужно. Первый день, он ведь дорогу надолго мостит.
— Вот и я о том же. А тебе что, Языков, о царевнах особый приказ был?
— Нет, государыня-царевна Софья Алексеевна, особого разговору не бывало. Только великий государь строго-настрого приказал его не тревожить, а уж коли так — прогневается, не дай Господь.
— Кто там у него, стольник? Или, может, от сестер государевых отай все нынче делаться будет?
— Того я, государыня-царевна Софья Алексеевна, неизвестен. А бояр-то почему не назвать. Князь Федор Федорович Куракин — его великий государь позвал. Князь Никита Иванович Одоевский — за ним особо посылали. Еще отец Симеон — с ним государь с ранья толковать начал. Лихачев тоже тут. Иных велено попозже позвать. Да вы не сумлевайтеся, государыни-царевны. Все как есть великому государю передам и ответ его пришлю, когда вас принять сможет. Вона царица Наталья Кирилловна с царевичами затемно приходила, великий государь от заутрени пришел, зело удивился.
— Говорил с ней?
— Нет, государыня-царевна Софья Алексеевна, тоже на дела сослался да пожурил, что не в церкви на службе. Государь к себе пошел, а князь Куракин остался потолковать со вдовой царицей, чтобы великому государю впредь не докучала. Она было в крик, царевичи плакать стали. Князь и распорядился мамкам в терема их нести, а царицу усовестил. Пошла себе, осерчавши.
— Да уж теперича серчай не серчай, прошло ее время.
— Вот только наше пришло ли.
— Надысь спрашивал я тебя, князь Никита Иванович, с чего правление мне свое начинать. Ты отвечал, с чего похочу.
— А как же иначе, великий государь.
— Да молод я, боярин…
— Коли Господь сподобил тебя власть монаршью принять, Господь тебя и просветит в начинаниях твоих.
— Не хочешь советовать, Никита Иванович. А у кого мне и спроситься, как не у тебя. Что блаженной памяти дед, что покойный батюшка все тебе доверяли. Верно ты им служил.
— И ты моей службой доволен будешь, великий государь. Сколько силы позволят, столько верой и правдой послужу. А советы — тебе же, государь, труднее будет, коли кто узнает, что старый Одоевский их давал. Оговаривать начнут, сплетки плести. Милости меня твоей лишат.
— Никогда такому не бывать, князь!
— Чего только не бывает, великий государь. Слыхал, поди, поговорку-то, близ царя — близ смерти.
— Я таким царем не стану, вот увидишь, Никита Иванович. А тебя я так уразумел, что надобен новый
