целесообразности, однако, избегая резких решений, она взяла тайм-аут для раздумья, и, как обнаружилось в итоге, поступила мудро: приобретение жилья в Москве ныне виделось уже не капризом, а необходимостью, и с положительным ответом стоило поторопиться: прознай москвичи о смене руководства на комбинате и о ее сегодняшней никчемности — сгорели денежки! Да какие! Практически все плоды ее тяжких трудов, включающих ублаготворение дряблого старца…
Позвонив в Москву, она сообщила, что сложное финансовое положение должников готова понять, а, поскольку завтра улетает в столицу для решения неразберих комбината с министерством, то, заодно, готова осмотреть предлагаемую ей недвижимость. И — с сокрушенным вздохом присовокупила, что частые командировки в Москву для решения всевозможных организационных несуразиц, видимо, поневоле заставят ее, из соображений чисто практических, приобрести вынужденный собственный приют.
Такое заявление кредитора должники восприняли с нескрываемым восторгом.
На вечернем семейном совете — хотя, впрочем, какой еще совет? — советов она уже давно ни у кого не просила; итак, за семейным ужином в окружении детей — семнадцатилетнего Антона и Олечки, чье пятнадцатилетие готовились отметить на будущей неделе, она объявила, что потеряла работу, никаких перспектив в своем пребывании на земле сибирской не видит, а в самом богатом городе России — Москве, их ждет не дождется великолепное жилье и масса ослепительных возможностей…
Она говорила, веря и не веря в свои слова, но сознавая, что в очередной раз поступает разумно и логично: там, в огромном городе-государстве, дети найдут свое лучшее будущее, нежели в унылой глубинке, где она, растратив в рабском однообразии служивых будней вдохновенные годы молодости, пестовала неустанно какающих и пищащих кровных чад, зарабатывая это их будущее унижениями, горбом, и отрабатывая, возможно, таким вот образом гипотетическую карму.
А как незаметно подросли дети! Антон — двухметровый атлет, сложенный с чарующим женский взор великолепием, помешанный на компьютерах и каратэ; Олечка… Ох, Олечка!.. Еще соплюшка, а зрелость и законченность форм двадцатилетней девушки! И ведь, глядишь, а охмурят ненароком местные оболтусы, — подрастающее быдло и пьянь, затянут в убожество своего прозябания, и — увянет в этой безотрадной сибирской провинции нежный цветок, а то и попросту затопчется копытами вонючей плебейской нечисти…
Теперь ей невыносимо хотелось в Москву, и, проворочавшись в кровати без сна до утра, она, спешно убрав постель и, дав последние наставления детям с указанием надлежащего режима трат оставленного им недельного продуктового запаса в холодильнике, помчалась в аэропорт.
Московская квартира буквально ослепила ее своим простором и роскошью.
Однако предупредительным молодым людям, работающим в задолжавшей ей фирме, выказала пренебрежительное равнодушие и категорическое несогласие с ценой, обозначенной в двести восемьдесят тысяч долларов.
Властно забрав у шестерок-экскурсоводов ключи и, выпроводив их вон, замерла, оглушенная тишиной и победным одиночеством, а затем, взвизгнув, как ребенок, от восторга, плашмя бросилась в негу широкого мехового покрывала, устилавшего основательную, как подиум, со стенкой, инкрустированной слоновьим бивнем, кровать.
Полежала, наслаждаясь щекоткой нежного, чистого ворса, в котором тонули руки, механически гладившие
С неохотой поднялась, снова прошла по свежему, солнечному паркету комнат, трогая золоченые рамы зеркал, канделябры, увешанные разноцветно мерцающими подвесками из горного хрусталя; открыла новенький, с девственно чистым зевом холодильник, невольно представив, как он заполнится пестрыми упаковками разной вкуснющей всячины…
Включив огромный телевизор, засиявший тугими тропическими красками, повалилась, изнемогая от счастья, в пухлое кожаное кресло с подлокотниками из красного дерева…
Неужели это все — ее?!.
Душа ее трепетала от счастья. Копить, недоедать, цепляться за копейки, и вдруг, одним махом, воплотить усердие своего терпеливого нищенства в ослепительную роскошь…
Ты молодчина, Ирочка! Ты умница-разумница, лапочка!
И тут отрезвленно мелькнуло: времени на эмоции нет… Замешкайся, и чудо сгинет, как случайный мираж, оставив привычную досаду и безысходность…
Развернув рекламную газету, принялась обзванивать агентства по покупке-продаже недвижимости: дескать, имеется элитная квартира с обстановкой, срочно пришлите оценщика.
На следующий день, приехав в офис к должникам, она в категорической форме заявила, что покупает квартиру за двести сорок тысяч, а из последующего остатка долга требует пятьдесят тысяч наличными уже сегодня.
Начался торг.
В разгоревшихся дебатах лейтмотивом проскальзывало желание должников выяснить перспективы будущих нефтяных поставок, и, понимая спекулятивную суть переговорной альтернативы, с поставками она твердо и непременно обещала помочь.
Естественно, тактический мизер ее выигрыша в цене за квартиру был зачтен в расчете грядущих стратегических дивидендов.
Квартиру оформили на ее имя в течение следующего дня.
И вечером, в одиночестве смакуя ледяное коллекционное шампанское на кухне, где уже стояла вазочка с цветами и светилось цифровое табло холодильника, указывающее температурные режимы, она внезапно остро и пронзительно поняла, что вот, наконец, и начинается ее настоящая, полноценная жизнь, — жизнь еще молодой, красивой и независимой женщины, которой, конечно же, суждено еще встретить и настоящую любовь, и неведомое до сей поры, что греха таить, бабье счастье…
Незнакомый город, светивший в ночи тысячами огней, завораживал бездной своих трепетных тайн, и предощущением будущих встреч, среди которых, конечно же, будут встречи волнующе-романтические… А почему бы, собственно, нет?
Впрочем, привычно охладила она себя, направляясь в спальню, конкурс кандидатов на этакую невесту должен отличаться непременной и завидной массовостью. А поскольку невеста представит своей персоной одновременно и весьма искушенное жюри, будет этот конкурс для кандидатов весьма несладок и многотруден.
Конкурсантам предстоит потрудиться!
Припав с восторгом и отдохновением щекой к нежной наволочке, она заснула, вторым растерянным планом уяснив, что не позвонила сегодня детям…
Ладно, успеется!
СОБЦОВА
От идеи разбойного нападения на сотрудников милицейского учреждения Леха категорически отказался. Прокомментировал свой отказ так:
— Зашел я в книжную лавку, полистал кодекс… Ну, эти твои коммерческие предложения в задницу! Если заловят — в тюряге до пенсии прокукуешь! Лучше на лебеде, да на воле…
— Ладно, сделаем по-другому, — с услужливой торопливостью принялась уговаривать его Людмила. — У нас в конторе третий день сигнализация не работает… Я тебе дубликаты ключей дам, все покажу предварительно, ты войдешь под вечер, когда подъезд военкомата закроется и…
— А на выходе меня и примут… В объятья! Право, твою мать, охранительные!
— Я подстрахую! В случае чего — наш, мол, сотрудник…
— Угу. По ночам доллары и пушки перетаскивает! В неизвестном направлении из известного учреждения.
— Хорошо, сделаем по-другому… Войдешь тихонько, за ночь все загрузишь, спустишь сумки под окно, там кусты, а потом машину подгонишь… Ну, Леха! Чего ты трусишь?! Я не трушу, а ты…
— Ладно, давай показывай, где чего…
