– Ваше превосходительство, я нашел оружие, которым вас ранили, – сообщил он, протягивая аббату маленький острый кинжал с прямоугольной рукояткой.
Однако Сфасчиамонти первым схватил это оружие и спрятал его в карман.
– Минутку, подождите. Это ведь нож, с которым на меня напали, – запротестовал аббат Мелани.
– Вот именно. Это орудие преступления, которое надо будет предъявить губернатору и капитану полицейской стражи. Я здесь для того, чтобы обеспечить безопасность на вилле, и я всего лишь выполняю свой долг.
– Сбир, ты видел, что со мной произошло. Слава Богу, нож этого несчастного полоснул меня по руке, а не по спине. Если твои коллеги задержат его, я хочу, чтобы мошенник поплатился за это.
– Я вам это обещаю, клянусь тысячу раз патронташем Валленштейна! – прорычал Сфасчиамонти, вызвав боязливый шепот среди присутствующих.
Рана была серьезной, из нее продолжала течь кровь. Две служанки бегом принесли еще бинтов и перевязывали руку, чтобы остановить кровотечение. При этом я мог с удивлением наблюдать, с каким стоическим спокойствием аббат Мелани переносил боль; я и не подозревал у него это качество. К том уже он еще какое-то время стоял, договариваясь о чем-то с переплетчиком, который уже собрал все листки бумаги в одну стопку. Они быстро договорились о цене и условились встретиться на следующий день.
Мы направились к дому, куда Атто хотел вызвать лекаря, чтобы тот обследовал опасную резаную рану.
– Сейчас рука болит не очень, будем надеяться, что состояние не ухудшится. Лучше бы я никогда не договаривался встретиться с переплетчиком у главных ворот! Но для меня слишком важна моя книжечка.
– Ах да, а что, собственно, вы отдали ему переплетать?
– Так, ничего особенного, – ответил аббат, поджав губы.
Мы дошли до дома, не обменявшись больше ни словом. Я был удивлен показной беспечностью, с какой аббат Мелани ответил, а точнее, не ответил на мой вопрос. Мои тысяча двести скудо обязывали меня в ближайшие дни во всем разделять судьбу аббата, чтобы я мог написать отчет о его пребывании на вилле Спада. И до сих пор я точно не знал, что меня ожидает.
Я попросил у аббата разрешения отлучиться под тем предлогом, что за это время у меня накопилось много важных дел. На самом деле у меня не было много работы в этот день: я не входил в состав постоянного домашнего персонала поместья, да и приготовления к началу праздника уже почти закончились. Мне просто хотелось побыть одному, чтобы обдумать последние события. Но аббат попросил меня составить ему компанию до прихода хирурга.
– Затяни бинты на руке покрепче: с бандажом, который наложили эти служанки, я истеку кровью, – с некоторым нетерпением попросил он меня.
Я оказал ему эту услугу и усилил повязку, добавив еще бинтов, которые нам принес заботливый камердинер.
– Это французская книжка, синьор Атто? – наконец-то осмелился уточнить я, намекая на его короткое замечание.
– И да, и нет, – односложно ответил он.
– Должно быть, она написана во Франции, но напечатана в Амстердаме, как это часто бывает, – предположил я, надеясь вытянуть из него какие-нибудь подробности.
У меня, однако, не было времени ни получше рассмотреть его, ни прийти на помощь Атто или незнакомцу, поскольку крик, который мы услышали вначале, раздался с новой силой.
– Держите его, держите его, ради всех шомполов! – вопил кто-то пронзительным голосом.
Из домика, где жили нанятые для охраны поместья сбиры, как эхо, раздались крики и ругательства. В этот момент молодой человек вскочил и снова бросился бежать, быстро скрывшись в кустарнике.
Атто же, в отличие от незнакомца, остался сидеть на земле, тщетно пытаясь встать на ноги. Я хотел броситься ему на помощь, пока переплетчик со стонами собирал свои листки бумаги, но в этот момент со стороны здания примчались двое сбиров, чтобы с громкими криками присоединиться к преследователям. Но, увы, тот, который бежал первым, наткнулся на бедного Атто, и аббат снова упал. Преследователь, шатаясь, отлетел по брусчатке в сторону, чудом избежав столкновения с одним лакеем, двумя сестрами из монашеского ордена, которых я часто видел, когда они приносили свои маленькие поделки – подарки кардиналу Спаде, и двумя собаками. Вопли монашек и лай собак смешались, и дорога огласилась страшным шумом.
Я кинулся к Атто Мелани, жалобно стонавшему:
– О Господи! Сначала один сумасшедший, теперь – другой. Проклятие! Моя рука!
На правом рукаве камзола Атто, уже пропитавшемся кровью, зияла большая дыра – вероятно, это был удар ножом. Я помог Атто снять камзол. Скверная рана, из которой текло довольно много крови, обезобразила нежную руку аббата.
Две набожные девицы, жившие в поместье и помогавшие гардеробщикам, видели это происшествие, они дали нам бинты и немного целебной мази, уверив, что она принесет облегчение и обязательно заживит рану Атто.
– Моя несчастная рука, это какое-то проклятие, – причитал Атто, забинтовывая руку. – Такое уже было, когда одиннадцать лет назад в Париже я свалился в канаву. Я сильно повредил руку и плечо и чуть не умер. Этот случай помешал мне сопровождать герцога Шолне в Рим, на конклав, когда умер Иннокентий XI.
– Похоже на то, что конклавы вредны для вашего здоровья, – невольно вырвалось у меня, за что аббат наградил меня свирепым взглядом.
За это время вокруг нас собралась целая толпа детей, зевак и местных крестьян.
– Черт бы побрал этих двух остолопов, – проворчал Атто. – Первый был слишком быстрым, второй – слишком толстым.
– Тысяча бомб! – раздался уже знакомый нам тот же зычный голос. – Что значит слишком толстый? Да я почти ухватил за шиворот того разбойника!
Плотная толпа зевак расступилась, испуганная этими грубыми злыми словами.
Произнесший их человек был в три раза крупнее, в два раза шире и, должно быть, в четыре раза тяжелее меня. Я повернулся и пристально посмотрел на него: светлые волосы, мужественный вид, однако старый шрам, пересекавший бровь, придавал лицу меланхолическое выражение, никак не вязавшееся с простыми грубоватыми манерами этого человека.
– Как бы там ни было, клянусь остриями всех алебард Силезии, я не хотел вас обидеть, – продолжал этот берсерк, приближаясь к месту, где лежал аббат.
Не спрашивая разрешения, он поднял Атто с земли и без малейшего усилия поставил на ноги, как будто это была иголка пинии. Толпа зевак сгрудилась вокруг, но подбежавшие лакеи и слуги проворно всех разогнали. Тем временем старый переплетчик аккуратно подбирал с мостовой бумаги Атто, разбросанные по обе стороны ворот.
– Ты сбир, – констатировал Атто, приводя в порядок свою одежду и стряхивая пыль с камзола, – но кого ты преследовал?
– Разбойника, сказал же я, вора, мошенника, или как там черт называет этот сброд. Должно быть, он хотел вас ограбить, клянусь тысячью утиных ружей!
– А, так это был нищий, – перевел я.
– Как тебя зовут? – спросил Атто.
– Сфасчиамонти.
Несмотря на боль, Атто внимательно оглядел его с ног до головы.
– «Раскалывающий горы», подходящая фамилия для тебя. Где ты служишь? – поинтересовался аббат, поскольку не видел, с какой стороны появился Сфасчиамонти.
– Обычно я служу на Виа ди Панико, но со вчерашнего дня мое место работы здесь, – ответил тот, указывая на виллу Спада.
Он объяснил, что является одним из сбиров, нанятых кардиналом Фабрицио на время проведения праздника.
