Secretum

становились то громче, то тише. Затем звуки стихли.

– Выйдем на улицу? – предложил я.

– Нет. Я не знаю, как долго мы сможем оставаться здесь, внутри виллы. Сначала я должен прояснить кое-что.

Мы нашли винтовую лестницу, ведущую вниз, на первый этаж.

А между тем Атто продолжал рассказ. Мазарини не смог долго терпеть такое положение. Та непоколебимая уверенность, которая вела его и давала ему опору, с тех пор как он подавил восстание Фронды, теперь была утеряна. Он боялся будущего: непривычное и неконтролируемое ощущение. Итак, у него были эти предметы, подарки Капитор, и все об этом знали. От таких вещей действительно нелегко отделаться, в этом смысле они напоминали воровскую добычу. Чтобы они не находились постоянно перед глазами, он приказал закрыть их в сундук.

О том вечере он больше ни с кем не говорил. Мазарини не хотел думать об этом, и тем не менее постоянно думал. Злого взгляда, несмотря на свое сицилийское происхождение, он не особенно боялся, а вот если и было что-то приносящее несчастье, так это подаренный ему хлам.

Наконец он принял решение. Если эти вещи не могут сменить владельца, то подарки Капитор должны исчезнуть, их следует убрать как можно подальше.

– Он доверил их Бенедетти. Тот получил задание хранить их здесь, в Риме, куда Мазарини никогда не приезжал. Кроме того, его преосвященство ни в коем случае не хотел допустить, чтобы подарки оставались в одном из его владений.

– Не было бы проще уничтожить их?

– Конечно, но в таких делах никогда не знаешь, что получится. А если однажды он захочет нанять черного мага, чтобы тот снял магическое действие предметов? Если бы он приказал уничтожить их, то позже у него уже не было бы никакой возможности передумать. Вся история выглядела абсурдом, но Мазарини был не из тех, кто любил опасность, даже самую малую. Подарки должны были оставаться в пределах досягаемости.

– Значит, Бенедетти спрятал их здесь, – сделал вывод я.

– Когда кардинал дал ему это задание, «Корабля» не существовало, как я тебе уже объяснял. Но сейчас я перехожу к важнейшему пункту.

Воспоминание о сумасшедшей прорицательнице Капитор и безумной истории трех подарков так мучило кардинала, что он до последнего момента не мог принять решение, держать ли подарки при себе или убрать подальше.

Даже после того, как он рискнул доверить их Бенедетти, Мазарини не переставал бояться. И тогда он принял второе решение, которое при иных обстоятельствах просто было бы невозможно себе представить, особенно если учесть, что оно принималось человеком рационального ума, который занимался практическими делами и смеялся над предрассудками и разным волшебством.

– Поскольку он не был уверен, что принял правильное решение, то приказал нарисовать подарки, прежде чем расстаться с ними.

– Что это означает? Он приказал написать с них картину?

– Он хотел, по крайней мере, иметь их изображение. Тебе это может показаться глупым, но так оно и было.

– И кто нарисовал… портрет трех подарков?

– В Париже тогда был один художник-фламандец, известный своими прекрасными картинами. Фламандцы, как ты знаешь, очень хороши в таких делах – натюрморты, накрытые столы, цветочные украшения и тому подобное. Кардинал приказал ему изобразить эти подарки. К сожалению, картину я никогда не видел. Но зато видел подарки, включая тетракион, – сказал он в заключение, чем косвенно подтвердил, что мы пришли на «Корабль», дабы найти этот тетракион.

– Я не понимаю. Мне бы и в голову не пришло заказать портрет трех неживых предметов, которые к тому же… как бы это выразить…

– Приносят несчастье? Нет, конечно. Но кардинал узнал от Бастарда, что тот сделал то же самое: перед отъездом в Париж заказал для себя в Антверпене картину с изображением подарков. Однако на ней был нарисован небесный глобус, а не глобус Земли, который в тот момент находился в мастерской золотых дел мастера, где к нему подгоняли массивную ножку из золота.

Таким образом я обнаружил, что вилла, на которую мы попали, чтобы найти следы пребывания здесь трех кардиналов, собравшихся на тайную встречу, хранит тайну еще одной триады: трех подарков Капитор.

При таких обстоятельствах, естественно, от меня не укрылось важное изменение в изложении Атто. Сначала он сказал, что вернулся в Рим, чтобы остаться до следующего конклава, потому что хотел проследить, чтобы он прошел так, как того желал король Франции. Одновременно он умолчал, что было действительно странно, о другом важном политическом событии нынешнего момента – борьбе политиков и королевских домов за Испанское наследство. И тем не менее он занимался этим. Насколько серьезно – об этом я узнал из его тайной переписки с мадам коннетабль. Сейчас Атто наконец стал признавать сей тайный интерес и в обращенных ко мне речах. Неудивительно, что он был до смерти напуган, когда я упомянул о таинственном тетракионе в связи с Испанским наследством, и для него не было ничего важнее, как немедленно отправиться вместе со мной на «Корабль» на поиски следов загадочного предмета. При условии, что речь действительно шла о вещи, как я сам подумал:

– Пардон, синьор Атто, но все же мне далеко не все ясно. Камеристка испанского посольства говорила о Тетракионе как о наследнике испанского трона, то есть как о человеке. Судя по тому, что рассказали вы, это, наоборот, вещь.

– Дело в том, что я знаю об этом не больше тебя, – кратко ответил он.

Такого ответа мне было недостаточно, и я хотел уже возразить, как вздрогнул от неожиданного шума. Я хорошо услышал его – это не были отзвуки музыки.

– Это вы?

– Нет. И ты это отлично знаешь.

Наступил момент, когда нужно было оглядеться и выяснить, кто тут шныряет так близко от нас.

Из среднего окна салона их было видно довольно хорошо. Они были там, в саду. Он, молодой человек, не особенно высокий и выглядевший беспомощным. Мне удалось хорошо рассмотреть его. Нельзя сказать, что он был некрасив, однако маленькие глаза, казалось, еще не нашли своего места на лице, черты которого были размытыми, а нос – слишком большим и толстым. Он находился в том молодом возрасте, когда тело подвержено влиянию буйных весенних сил и расширяется изнутри, словно хочет разорвать нежную детскую оболочку.

Неуверенная нервная походка выдавала его горячее желание, как хорошо воспитанного молодого человека, быть галантным и одновременно наконец-то вести себя свободно.

Затем она. Со своего места (мы прижались носом к оконным стеклам, но стояли слишком далеко) я мог видеть только ее профиль. Конечно, я узнал ее после вчерашней встречи.

Сначала он держал ее за руку, затем вдруг отпустил и забежал вперед, повернулся к ней и шел, оживленно жестикулируя, говоря какие-то любезности. Он шутливо положил руку на рукоять своей шпаги, жестами и мимикой изображая дуэль.

Она смеялась и предоставляла ему свободу действий. Ее шаг был легким, она шла почти на кончиках пальцев, как балерина, вращая в руках зонтик из розового кружева – волшебный бокал, в который она ловила его слова. Ее прическа слегка растрепалась – очевидно, после недавних объятий и поцелуев, которые она, видимо, страстно желала продолжить как можно скорее, сейчас же, за ближайшей живой изгородью.

Мы уловили только бессвязные обрывки разговора.

– Я бы с удовольствием… Если бы вы только знали… – услышал я его слова среди шума листьев.

– Ваше величество, если вы… тогда может произойти… – донесся ее ответ.

Я повернулся к Атто.