Лу знала, что отношения Эндрю и Блу ненормальные, но организация «Щенки за решеткой», спонсор ветеранской программы, ограничила выбор собак. Лу терпеливо ждала, надеясь на лучшее, но в конце концов наплевала на ограничение и выбрала другое животное. Она рискнула финансированием, а возможно, и самой программой, чтобы дать Эндрю собаку, которая ему была нужна.
— Я не могу пообещать тебе «Феррари» и дать «Фольксваген». Я так не работаю, — сказала она мне позже.
Это типичный неромантический образ Лу. Но следующую фразу я запомнил.
— Если я пообещала, что сделаю твою жизнь лучше, то в лепешку разобьюсь, чтобы сдержать слово. И никак иначе.
Вскоре после замены мы ехали в фургончике СКВП на занятие на открытом воздухе, и тут что-то встрепало мне волосы. Я обернулся и увидел, что Эндрю, которому протезы натирали, отогнул протез и чешет под искусственным коленом.
— Убери ногу от моего лица, парень! — сказал я, отпихивая искусственную стопу.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. Не моту сказать, что он выглянул из своей скорлупы: Эндрю по природе был тихий. Но после этого случая металлическая нога могла в самый неожиданный момент оказаться в опасной близости от твоего лица.
Насмотревшись, как Эндрю борется с Блу, я стал ценить Вторника еще больше. Я понял, что даже в СКВП нельзя построить отношения с неподходящей собакой. И заметьте: собака не плохая — просто неподходящая для этого человека. Эндрю не был вожаком по природе, поэтому ему нужен был пес, который станет успокаивать парня, когда тот будет рубиться в видеоигры, а не соревноваться с ним за право контроля. После этого я, наверное, раз десять обнял Вторника, думая, как же мне повезло: мне досталась собака, которую я могу любить.
Это не значит, что у нас все было гладко. В конце концов я ненамеренно выбрал сложную натуру: умную собаку, дурашку, которая, посидев между последним рядом кресел и задней стеной кинозала, поняла, что в этом проходе слишком тесно и я не смогу туда пролезть и вытащить хитреца. И что же пес? Стал носиться взад-вперед позади сидений, пока я пытался его поймать, и отказывался выходить. Вот он остановился, нашел что-то съедобное (боюсь даже представить, что именно), но тут же сорвался с места, как только мои пальцы дотянулись до ошейника. Наконец мы поставили людей по краям ряда, и все вчетвером перегнулись через кресла, протянув руки, чтобы схватить пса. Вторник устал от этой игры только через несколько минут. И вот он легкой рысцой выбежал из прохода с беззаботным видом и широченной улыбкой, будто за всю неделю ему не было так весело.
Наверное, на такое поведение можно закрыть глаза в СКВП (хотя Лу со мной обязательно начала бы спорить), но окончание занятий все близилось, и меня все больше беспокоили недостаток внимания Вторника и его шалости, какими бы безобидными они ни казались. Мое отчаяние достигло пика во время поездки в деловой центр Доббз Ферри. Фотограф местной газеты хотел запечатлеть первый выпуск травмированных ветеранов, получивших собак-компаньонов, поэтому мы вчетвером прогуливались перед витринами Доббз Ферри с нашими псами. Остальные воспитанники СКВП, как и положено, шагали спокойно, а Вторник… ну, Вторник есть Вторник. Он выпендривался, скакал вокруг и больше внимания уделял другим собакам и фотографу, чем мне.
Одна из дрессировщиц, видимо, устыдившись поведения моего пса, начала грубым лающим голосом предлагать мне решения. Но я поставил себе цель разобраться с ситуацией по-своему. У меня был целый арсенал мотивационных уловок, от резкой команды до повторения «рядом, рядом», пока Вторник не сосредоточится на мне, но дрессировщица (которая уже не работает в СКВП) была как настоящий сержант- инструктор по строевой подготовке — она настаивала, чтобы я посильнее дернул поводок и таким образом вернул себе внимание пса. Чего-чего, а уж инструкторов по строевой мне хватило по горло, да и Вторнику тоже. Мне совершенно не хотелось удушить собаку, но Вторник отказывался вести себя нормально, а дрессировщица наседала на меня, фотограф ждал — и мой пульс начал ускоряться, я почувствовал знакомую тревогу ПТСР, вползающего в мой разум.
Поэтому я взял перерыв. Встал на одно колено прямо посреди тротуара в центре Доббз Ферри, положил руку Вторнику на загривок и прижался лбом к его лбу. Подождал, пока он не прекратил глазеть по сторонам, а потом начал говорить тихим, спокойным голосом. Не знаю, что именно я ему сказал, но что-то насчет того, что он — мой пес, я — его человек и мы — команда. Я не собираюсь причинять ему боль, но он должен меня слушаться. И тогда я буду любить пса до конца его жизни.
Через несколько секунд я понял, что Вторник слушает. Он пристально смотрел мне в глаза, и на него снизошло небывалое спокойствие. Возможно, та часть его, которая хотела любви, наконец раскрылась. Возможно, он все-таки понял, что у нас с ним что-то новое, непохожее на его предыдущие отношения. Пес прошел через однообразный механический труд, через муштру, его передавали от одного временного хозяина другому, и ретривер каждый раз оказывался в одном и том же состоянии — в одиночестве. Он не знал, что все это время его готовили для меня, но по крайней мере в тот момент понял, что нужен мне. Возможно, и я сердцем и разумом ощутил, что это обоюдная зависимость: я ведь тоже нужен был псу. Наверняка я знал только одно: когда я поднял глаза, все вокруг пялились на нас. Дрессировщики, собаки, ветераны — все. Даже фотограф опустил камеру. Лу Пикар потом сказала мне, что мы застыли на добрых пять минут, хотя я мог бы поклясться, что и полминуты не прошло.
— Что это было такое? — спросила она, когда мы со Вторником встали и пошли бок о бок.
— Теперь все в порядке, — сказал я ей. — Мы поняли друг друга.
Через два дня на электричке направления Метро-Норт мы с ретривером вместе поехали навстречу нашей новой жизни в городе. Не могу вам описать ликование, которое я почувствовал в тот день, легкость, с которой преодолел все этапы путешествия, и оптимизм, с которым смотрел в будущее. Все стало по- другому. Все. Только благодаря Вторнику. У него была небольшая заминка с турникетами в метро (они были такие низкие, шумные, с такими угрожающими «рогатками»), но потом больше двух часов он сидел и шел рядом, как идеально выдрессированная собака-компаньон, спокойно изучая окружающий мир. Но я чувствовал, что ретривер тоже взбудоражен. Чувствовал его радость. Для этого его натаскивали всю жизнь. Нью-Йорк был его Аль-Валидом. Я знал, что нельзя отвлекать пса, когда он работает, но не смог удержаться. На Большом Центральном вокзале я обнял его.
— Теперь только ты и я, дружок, — сказал я Вторнику. — Мы свободны.
Глава 12
ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ
С появлением Вторника жизнь определенно стала лучше. Приятно было, что рядом со мной в квартире есть еще одна живая душа. Лу многажды подчеркивала важность установления связи с собаками, а значит, никому, кроме меня, нельзя было прикасаться к ретриверу и общаться с ним первые два месяца нашей совместной жизни. Для меня это было нетрудно: на самом деле это был идеальный расклад. Вне квартиры я чувствовал себя беззащитным, и теперь у меня появилось отличное оправдание, чтобы сидеть в четырех стенах. Вместо того чтобы выходить из дому, мы со Вторником отрабатывали команды. Когда мне или псу становилось тревожно, будь то днем или среди ночи, мы повторяли «сидеть», «рядом», «апорт», «неси», «обними», «стоять», «голос» — все, кроме «займись делом» (это значит, что пора бы Вторнику
